Инженер страны Советов

Новый условный знак и мы медленно движемся через чащу, стараясь не шуметь. Таким образом вышли к небольшому овражку, на дне которого горел крохотный костерок и в подвешенной металлической каске булькало какое-то немудрёное варево. Остаток пути до края склона преодолели ползком. Стало слышно, о чём говорят находившиеся внизу люди. А было их семеро. Трое в зелёных фуражках пограничников, при чём один из них с треугольничками старшего сержанта в петлицах и двое рядовых, один сержант с перекрещенными пушками артиллериста в петлицах и один рядовой, похоже из пехоты. И с ними две женщины, явно гражданские. Вот одна из них взяла длиную палку с расширением на конце, явно вырезанную из ветки, и принялась помешивать в импровизированном котелке.

– Крупы ещё на два раза осталось, – вздохнув, она вернулась на своё место.

– Надо в деревню идти, – пехотинец пересел чуть поближе к костру, – Нешто люди добрые не помогут? Мы же свои, советские. Что скажешь, старшой?

– Погодим до завтра, – старший сержант задумчиво глядел на огонь, – Что-то немчура взбаламутилась. Как бы не нарваться. Сегодня здесь переждём, а завтра с утра тронемся в путь и по пути зайдём в какую-нибуть деревню.

– Прикрывай, – шепнул я Домнину, отдавая ему немецкий автомат и свой верный "Скорпион" и с последними словами пограничника сделал шаг к костру.

– Ага, так вас там и заждались, – картина маслом. "Не ждали" называется. Одна из женщин, та что по моложе, аж подпрыгнула со словами "ой, мамочки", а вторая зажала руками рот, с ужасом глядя на меня. Ну да, видок у меня ещё тот. Сам бы если бы себя внезапно где-то увидел, то непроизвольное опорожнение кишечника было бы гарантировано, особенно если ночью и в тёмном переулке. К чести погранцов, среагировали они моментально. Только что сидели у костра и уже раскатились в разные стороны, взяв на прицел автоматических винтовок АВС-36 свои сектора. А вот артиллерист с пехтурой так и остались сидеть как истуканы, удивлённо лупая глазами.

– Погреться не пустите? А то так есть хочется, что аж переночевать негде, – попытался я немного разрядить обстановку, стараясь не смотреть в направленный прямо мне в лоб ствол.

– Кто такой? – глазами высматривая у меня за спиной возможную опасность спросил старшой.

– Да так, прохожий, – я медленно развёл руки в стороны, показывая, что оружия у меня нет, – Иду вот мимо, смотрю люди добрые сидят у костерка, да кошеварят. Дай, думаю, подойду, согреюсь. А там может меня и угостят чем.

– Ты мне зубы то не заговаривай, – прошипел погранец, – говори кто такой! Документы есть?

– Конечно есть, – я улыбнулся как можно более открыто, – Ты только пушку свою опусти и вон туда посмотри, – я кивнул чуть в сторону, где из-за кустов выглядывал ствол очень даже солидного калибра. Пограничник скосил глаза в ту сторону и нервно сглотнул, однако винтовку не опустил.

– Молодец, товарищ старший сержант, – я поощрительно улыбнулся, – А теперь подумай, что было бы, если бы это были немцы.

Казалось, что из пограничника выпустили воздух. Он выдохнул и опустил оружие.

– Кажись свои.

– Когда кажись, креститься надо. Гризли, иди сюда. Нам здесь рады, – ещё в пути договорились с Домниным, что обращаться друг к другу будем по позывным. Так он стал "Гризли", ну а я, ожидаемо, "Шершнем".

Из кустов вышел Домнин, в одной руке держа свою винтовку, а в другой, чуть на отлёте, неся за ремень кого-то, беспомощно болтающего свисающими руками и ногами.

– Ваш? – он, казалось вообще не чувствуя веса своей поклажи, довольно бережно положил молоденького паренька в красноармейской форме поближе к костру. Женщины тут же бросились к нему, опасливо поглядывая на бывшего ротмистра. И всё это молча.

– Он жив? – старший из пограничников не добро прищурился.

– Да жив он, жив. Я его так, легонько придавил. Уж больно, стервец, спрятался хорошо. Чуть было меня не подловил. Толковый малый, – Гризли как-то по доброму улыбнулся, чего с ним не случалось со дня гибели дочери.