Инженер страны Советов

Передвигаюсь я достаточно свободно. Есть лёгкая слабость, но не более того. Встал на ноги я буквально на третий день как очнулся на хуторе. И причина тому была самая банальная. Приспичило мне. Видимо все эти три дня организм усиленно без остатка впитывал всё, что в него вливали, а тут мочевой пузырь явно сказал, что ему уже пора. Перевернувшись со спины на бок и свесил ноги с кровати и попытался сесть. Это получилось, хотя и слегка закружилась голова. Хм, по моему это мне что-то напоминает. Точно так же я пытался встать сразу после моего попадание в это время. Преодолевая лёгкую тошноту я, шаркая ногами, вышел на крыльцо.

— Матка Боска! Да куда же это вы, Михаил, — откуда-то сбоку выскочила Анна и поднырнула мне под руку, помогая стоять на ногах.

— Мне, это…..надо, — замялся я.

— Так я же вам ведро поставила. Сходили бы в ведро, а я потом вынесу, — казалось, что от этих слов Анна не испытывала ни капли смущения.

— Ну уж нет, — я даже засмеялся, — такие дела я предпочитаю делать в специально отведённом месте, а не в ведро.

Вот с того самого момента я и начал ходить самостоятельно и получалось это всё лучше и лучше. И куда бы я ни шёл всегда рядом оказывалась Анна. Я вообще заметил одну интересную особенность. Попав в это время я никогда не болел. И организм приходил в норму после подобных встрясок достаточно быстро. Исключение, пожалуй, последний раз, да и то, стоило включится сознанию, как процесс исцеления заработал в полную силу. Помню ещё в Белорецке в артели, когда собирали первый вертолёт, я довольно сильно пропорол ладонь какой-то железякой. Кровищи было как на скотобойне. Перебинтовал ладонь и даже как-то забыл про неё. Не болит и ладно. Каково же было моё удивление, когда на следующий день, сняв повязку, я обнаружил вместо неприятной раны полоску розовой кожи, затянувшей порез. Таня тогда ещё хмыкнула, мол думала там не знай что, а там царапина. Эх, Танюшка моя любимая. Как ты там сейчас?

То, что Анна буквально увивается вокруг меня заметил и Войцех. У него даже об этом состоялся разговор с дочерью.

— Ты что творишь, Анна? — Войцех хоть и старался говорить как можно тише, но его голосище всё равно было слышно, — У него в Москве жена, а ты прям прилипла к нему, что телок к мамке.

— Да не собираюсь я его у жены забирать. Просто тянет к нему, прям сил нет. Он такой… — Анна закрыла ладонями лицо и тихонько заплакала, — Папа, ну почему я такая несчастная?

— Эх, дочка, дочка, — Войцех с нежностью погладил дочь по голове, — Встретишь ты ещё своё счастье.

— Ну а почему, тогда, не его, папа? — Анна упрямо вскинула голову.

— Так ведь жена у него есть. К ней он вернётся всё равно. С тобой не останется.

— Ну и пусть возвращается, — она аж топнула ногой, — А пока он здесь, то будет весь мой.

— А ну как понесёшь от него? — привёл Войцех последний аргумент, — Что тогда?

— Тогда со мной останется маленький кусочек счастья, — улыбнулась Анна.

На следующий день Войцех рано утром поехал в Большие Ключищи определиться с обстановкой и узнать последние новости. Меня что-то откровенно штормило и я решил отлежаться. Так и лежал в полудрёме, размышляя о планах на ближайшее время, когда ко мне под одеяло юркнула Анна. Одежды на ней не было. Нежные сладкие губы буквально запечатали мои, не дав сказать ни слова, руки обвили шею и упругая девичья грудь прижалась к моей груди. А я ведь тоже не железный.

Войцех вернулся мрачный. Мельком глянув на порхающую по хозяйству словно бабочка довольную дочь он лишь буркнул; " Пся, крев! Не доглядел всё таки".

— Хреновое дело, — он сел рядом со мной на лавочке во дворе, — В селе теперь новая власть. Немцы поставили бургомистра, а бывшего председателя колхоза со всем его семейством повесили на воротах его же дома. А бургомистром стал Михась Зареба. Сволочь ещё та. Сидел в тюрьме при поляках, попал за решётку и при советах. Теперь вот вернулся в родные места. Хуже всего то, что он глаз на Анну положил перед тем как в последний раз попал в тюрьму. Хороший знакомый сказал, что он со своими прихлебателями собрался к нам на хутор наведаться.

— Когда? — известие было, мягко говоря, не самым приятным. Уж я то помню из истории, что творили на оккупированной территории каратели и полицаи.

— Скорее всего завтра или послезавтра. Сегодня они пьянствуют.

— Значит будем готовиться, — я встал с лавочки, — Оружие серьёзное имеется?

— Найду, — ротмистр тяжело вздохнул, — А может обойдётся? Припугну я их, они и уедут.

— Вот ты, Вячеслав Александрович, жизнь прожил, а ума, видать, не нажил. Они же думают, что так теперь будет всегда и считают себя хозяевами жизни. Так что либо мы их, либо они нас. Сказать, что они с твоей дочерью сделают, попади она им в руки? Вот, вижу понял. Так что кончать с ними надо и уходить. Иначе позже немцы начнут их искать и выйдут на вас. А у немцев разговор короткий; либо петля, либо пуля.

Вот вы видели когда-нибуть, как от здоровенной дубовой доски рукой отрывают кусок? А я видел. Зрелище, скажу я вам, страшноватое. Особенно если при этом видеть лицо бывшего ротмистра.