Инженеры

— Ну Маруся! новостей я тебе принесла — полный кошель! — возгласила Настя Горохова, бурей врываясь в комнату. — Да у тебя все по-другому?

Настя хозяйственно ощупывала новые вещи: и тканьевое одеяло на кровати, и полотняное платье, висевшее под марлей на гвоздике, и ситцевую занавеску; потрогала книги на этажерке и полюбовалась пейзажем из окна.

Усевшись на подоконник, она начала рассказывать о ночной работе, о Галке, которая лежит в больнице, о Сереже, о Володьке Сенцове и Петьке, догнавших на свету уплывающий плот, за которых она боялась. (По счастью, все кончилось тогда благополучно).

— Мокроусова Мартына знаешь ли?.. Его из бригадиров прогнали, — собранье было… Штальмер самыми последними словами ругался, я думала — изобьет его! С таким позором выгнали — страх!.. в газете пропечатали… А бригаду отдали Петьке Радаеву.

— А у тебя как?

— А вот так. Теперь я — не просто подручный, а хозяин делу. Приходи, полюбуйся, как приказываю. — И, свирепо сдвинув брови, почти угрожающе кивнула. — Не вырвутся!

О сердечных своих делах она стеснялась рассказывать, да Мария и не спрашивала. Потом смеялись, вспоминая первый день в палатках на Медвежьем логу, переселение из города на площадку, работу в порту и житье у Фаины Львовны, — но дальше, в прошлое, уходить обеим не было охоты.

Мария спросила о Кате Кожевниковой, а Настя брезгливо поморщилась:

— Сгинула, ни слуху, ни духу… ежели встречу — такую трепку дам — сто годов пропомнит!.. Ба! — спохватилась она, вскочив с подоконника. — Самое-то главное и позабыла. Меня и Володьку в комсомол приняли…

— Приняли? — порадовалась за нее подруга, зная, с каким нетерпением ждала Настя этого дня.

— Угу… да еще как! с почетом… Ну, давай угощай меня.

Только белый хлеб да банка консервов случились у молодой хозяйки на этот раз и больше угощать было нечем.

— Ты нынче какая-то особенная, — взглянула Мария, восторгаясь кипящим здоровьем и возбужденным ее лицом. — Или давно не виделись мы с тобой…

— Давно… Я соскучилась… Приходи к нам. — И понизив голос до шепота, сказала: — А мы с Сергеем-то поженились!

— Так чего же до сих пор молчала!

— Стесняюсь… и самой все не верилось… я думала, что он… А как выяснилось все, так и пошли расписываться… Вчера ходили… Пока в палатках врознь поживем, а там — вместе… Проводи меня — я тороплюсь… на курсы надо…

Мария пошла проводить ее.

По небу, точно серые льдины, несло ветром грязные лохмотья облаков, закат был пестрый и какой-то холодный, неприветливый. После ночного ливня зелень не успела обсохнуть за этот хмурый ветреный день, дороги были непролазны, и даже галоши не спасли бы новеньких туфель Олейниковой.

Пришлось идти нетронутым полем, откуда виднелись среди высоких взметов глины белые, невысокие, пока в рост человека, стены корпусов. Местами их закрывала частая сетка лесов; железобетонные колонны, точно срубленные пни, торчали из перекопанной земли, — и невозможно было себе представить, как и когда осилят эту стройку люди!.. Но белые, словно сахарные, стены с каждым днем заметно росли, удлинялись, и когда Олейникова возвращалась с работы, то замечала, что они стали немного выше… Вот, вправо от будущей конторы, нынче появился шахтный подъемник, закрепленный тросами, на нем — красная из фанеры звезда, а на верхушке трепещет флаг.

В том месте, где заложили фундамент гаража, Олейникова увидала Макара Подшибихина и одного из работников жилотдела, сидевших на бревнах за канавой. Бывший секретарь что-то уж очень настойчиво доказывал своему усатому соседу в соломенной шляпе и все тыкал пальцем в газету, которую держал на коленях.

Несколько позже, когда подруги переходили шоссе, Макар Макарыч прошмыгнул мимо с портфелем под мышкой и будто не заметил Олейникову… Непостижимо, как он успел за это короткое время поговорить с человеком, потом сделать немалый крюк, когда они, шагая скоро, не прошли и ста сажен! Встрепанный, угрожающий его вид и эта газета, с которой он носился, показались Марии подозрительными, и мысль, подобно дурному предчувствию, омрачила ее.

Настя остановилась, чтобы проститься, и только тут, зачем-то оглянувшись по сторонам, осторожно спросила, точно предупреждала о несчастьи:

— …А ты чего это натворила, а?..

— Где? Когда?

— Во вчерашней газете… Да ты разве не читала!.. Там, где и про Мокроусова писано… Сережа мне одной прочитал, а другим не сказывает, чтобы меньше разговору было. Вот и приходила упредить тебя.

— А про что там? — забеспокоилась Мария. — Кто пишет?

— Да ничего не проставлено… а только говорится: «Наглая выходка»… Ты непременно узнай, — как бы чего не случилось. А впредь гляди — тут всяких чертей, мазуриков полно, и не ждешь, как боком на рог наскочишь.

В киосках еще торговали, и Олейникова пошла туда, совершенно теряясь в тревожных догадках: что такое нашли за ней? в чем ее проступок? По дороге к бараку ей попадались знакомые люди, которые, конечно, уже знают все, — и она вплоть до своего барака не смела вынуть газету из сумочки, куда спрятала ее от посторонних глаз.