Инженю, или В тихом омуте

Но тогда, в милиции, — тогда была совсем другая ситуация. А сейчас она уже поверила в то, что все позади, что все кончилось для нее, что она в безопасности, — он ей это внушил, Игорь. А теперь стало понятно, что все действительно кончилось, только в другом смысле. И никто не будет слушать ее оправданий и вникать в то, что она дала Виктору себя уговорить. Что она бы отказалась, если бы он выложил ей все сразу, — и он иезуитски так ее уговаривал, продуманно и хитро. Встречаясь с ней каждый день в течение двух недель, чего не было никогда, — каждый день рассеивая и отвлекая ее внимание комплиментами и разговорами о будущем и невзначай выкладывая новую подробность того, что предстоит сделать.

Взывать сейчас к совести Виктора и пытаться его разжалобить было глупо — даже не имело смысла играть, устраивать спектакли со слезами, истерикой, бурным раздеванием, тем более что он был равнодушен к сексу. Рассчитывать, что он сам передумает, было еще глупее. А странный звонок снизу делал ситуацию совсем безвыходной.

В квартире была тишина. Такая обманчивая беззлобная приятная тишина. Но тот, кто сидел сейчас в туалете, страдая от отравления, должен был скоро разорвать эту тишину. И спустить шумно воду, а потом открыть кран в ванной, и щелкнуть выключателем, и задать ей один вопрос — и уйти. И звук закрывшейся за ним двери должен был поставить точку в этой истории — потому что с его уходом для нее все кончалось. А то, что следовало за ним, было всего лишь многоточием. Постскриптумом, если угодно.

Черно-золотая квадратная коробочка опустела — и она оглянулась, не видя сумочки, наконец замечая ее у ножки кресла, прямо под рукой. И запустила в нее руку, сразу наткнувшись рукой на то, о чем напомнил ей Андрей. На холодный кусок железа, который он ей дал на всякий случай — чтобы она чувствовала себя увереннее. Дал, стопроцентно веря, что это ей не понадобится, — и она взяла, убежденная в том же. А вот сейчас у нее появились на этот счет серьезные сомнения.

Защелка в туалете была сломана — ее это не беспокоило никогда, тем более что она не встречалась тут с мужчинами. Но даже если — ее бы это не смутило, в этом не было ничего такого. А его это смущало, и он плотно прикрыл дверь — и, наверное, держал ее какое-то время, а потом отпустил. Потому что когда она, подойдя тихо, решительно рванула ручку на себя, дверь распахнулась без усилий, отлетая в сторону, шумно ударяясь о косяк.

— Марина! — Он все-таки был из хорошей интеллигентной семьи, это было очевидно — и его настолько смутило, что он сидит перед ней со спущенными брюками, что он залился краской и прикрылся поспешно, даже не обращая внимания, что одну руку она держит за спиной. — Пожалуйста, закрой. У меня… Я сейчас выйду, через секунду буквально…

Она все ужасно бездумно делала — и доставала пистолет из сумочки, и двигала какую-то планку, которую Андрей называл предохранителем, и шла сюда, и рвала на себя дверь. Вообще ни о чем не думая — как робот. Как человек, находящийся под гипнозом — собственным и от этого еще более сильным. И сейчас точно таким же автоматическим движением она вынула руку из-за спины, прижимая кисть к животу.

Он, кажется, попытался встать — по крайней мере чуть приподнялся — и тут же упал обратно, видимо, поняв, что дотянуться до нее не сможет, а рвануться на нее всем телом не позволит поза и спущенные брюки, а достать собственный пистолет, висящий в желтом кожаном чехольчике под мышкой, она ему не даст. И сидел красный, завороженно глядя на то, что у нее в руке.

Пистолет был тяжелый и тянул вниз, и она взяла его двумя руками, вдруг понимая, что просто так выстрелить не сможет, — ей надо, чтобы он толкнул ее на непростой, но единственно правильный шаг. Чтобы начал угрожать, оскорблять, попробовал схватить свой пистолет или отнять оружие у нее. А еще лучше, чтобы пистолет выстрелил сам, без ее участия.

— Марина, я тебя прошу, успокойся. — Он произнес это медленно и отчетливо и тихо, словно с психом говорил. — Я понимаю, ты перенервничала — и я не совсем корректно себя повел. Я приехал дерганый, забыл, в каком ты состоянии, — я сам был не прав, прости. О том, что я тебе сказал, — об этом мы можем поговорить позже.

Она молчала, чувствуя, что завод, на котором она действовала, кончился. Слишком рано кончился.

— Марина — ты просто неправильно меня поняла. — Он говорил мягко и убеждающе, хотя голос чуть подрагивал, выдавая испуг. — Я ведь о тебе беспокоюсь, понимаешь? Если Савва заподозрит что-то… Ты не знаешь, кто он, — а я знаю. И сколько народу он убрал, и какие дела творил — я тебе расскажу, тебе будет интересно. Может, ты все-таки выйдешь на секунду? Я тебе отдам пистолет, пожалуйста, — только выйди…

Она помотала головой, глядя ему в глаза. Зная, что голос выдаст сразу, что она не готова выстрелить, хотя и понимает, что это необходимо.

В комнате зазвонил телефон, и он дернулся вперед, утыкаясь взглядом в дрогнувший в ее руке пистолет, шарахаясь назад, ударяясь спиной о старый угловатый бачок, морщась от боли.