Ё

Несмотря на то, что именно Алексей Михайлович Мыльный первым заподозрил роковую роль буквы «ё» в расследуемом деле, сам он, честно сказать, давно уже готов был послать куда подальше всю эту филологию с психологией. Три убийства совершены в течение недели на территории Центрального района предположительно одним и тем же лицом. Причём около восьми часов вечера — видимо, по пути домой. Не исключено, что со службы. Наиболее многообещающим старшему оперуполномоченному представлялось убийство номер два. Судите сами, Неудобняк и Кочерявов — личности достаточно известные. Речения Лаврентия слышала вся область, да и Исай Исаевич не раз выступал по местному телевидению, а вот неприметного Николая Пешко знали немногие. Этих немногих и перебирали сейчас орлята Мыльного.

Было, было, с чем работать, лишь бы не дёргали.

Дёргали, однако, сильно.

Честно говоря, будь воля Алексея Михайловича, немедленно бы вышиб из следственного изолятора обоих стихоплётов и бросил Славика на подмогу тому же Костику. Однако против начальства шибко не попрёшь, а оно, родимое, в последние дни буквально свихнулось на всех этих ёфикаторах. И кто его, Мыльного, за язык тянул! Хотя и сами бы со временем допёрли…

Вызвав Славика в кабинет, старший опер выслушал его с кислым видом, после чего вернул под замок.

— Дурики твои курят? — спросил на прощание.

— Пётр — нет, а Овсяночкин — как паровоз…

— Тогда возьми, угостишь, — буркнул опер, извлекая из ящика стола три сигареты (разных марок) и пяток спичек. — Скажешь, пока вели, по дороге стре́льнул…

— Стрельну́л, — машинально поправил Славик. Сказывалось долгое пребывание в одной камере с литераторами.

Последовала страшная предынфарктная пауза. Взгляд старшего оперуполномоченного был невыносим.

— Слушай, а на кой ты вообще уходил из универа?.. — казняще-вкрадчивым голосом осведомился наконец Алексей Михайлович. — Чего тебя в Высшую следственную понесло?.. — И, не дожидаясь ответа, буркнул: — Иди работай…

* * *

За время отсутствия Славика страсти в полупустом следственном изоляторе накалились настолько, что сокамерники даже забыли поинтересоваться, куда и зачем таскали их товарища.

— Почему нет? — запальчиво вопрошал Сергей Овсяночкин. — Почему, блин, нет? Личность Джека Потрошителя до сих пор не установлена. Почему не допустить, что человек он был грамотный? Его просто раздражал, блин, жаргон проституток! Его, блин, сводило с ума то, что они творят с английским литературным языком…

— Но сам-то он считал, что убивает их по другой причине!

— Да мало ли, что он, блин, считал! Он, блин, был всё равно что под гипнозом! А ты знаешь, как изобретательны загипнотизированные в плане мотиваций?..

Услышав знакомое слово «мотивации», Славик подсел поближе.

— Не помню, где читал, но ты послушай! — продолжал Овсяночкин. — Домашний сеанс гипноза. Погрузили девушку в транс. Дали установку, что, проснувшись, она публично, при всех поцелует друга своего брата. Проснулась. Приятель с братом играют в шахматы. Девушка начинает болеть за приятеля (а в шахматах сама, блин, ни уха ни рыла!). Приятель выигрывает. Девушка на радостях его целует. И докажи ей теперь, блин, что она выполняла установку гипнотизёра!..

— А если бы проиграл?

— А если бы проиграл, она бы его, блин, чтобы утешить, поцеловала!..

— Ребят! Вам к психиатру не пора? — задумчиво осведомился Славик.

Очнулись.

— Пора-пора. Давно пора, — с очаровательной улыбкой успокоил его Пётр. — Кстати, а где вы были, Вячеслав?

— По-моему, у следователя…

— И что?

— Похоже, к утру нас отсюда выгонят, — уклончиво отозвался Славик.

— Куда?

— На волю.

— Так сейчас что? Ночь?

— Вечер… — Молодой опер полез в карман и бережно, чтобы, упаси бог, не сломать, высвободил разрозненные сигареты и спички. — Вот. Пока вели, настрелял…

Сергей Овсяночкин ошалело уставился на пронесённое тайком сокровище.

— Пётр! — потрясённо вымолвил он. — Его надо срочно принимать в Союз писателей… И пишет, блин, классно! Считай, две рекомендации уже есть…

С этими словами поэт сгрёб трясущимися руками курительные принадлежности и удалился в уголок, чтобы не дымить на виду.

— Странно, — заметил Пётр. — А почему первым вызвали именно вас, Вячеслав? Вроде бы вы здесь вообще с боку припёка…

— Ничего странного, — хмуро признался тот. — Я ж слушатель Высшей следственной школы…

— Вот звери! — ахнул ёфикатор. — Это что ж они, даже своих их хватают?

— Если бы только хватали! — проворчал Славик. — Бывает, что и сажают…

И не соврал. Помнится, в бытность его слушателем трое перед самым выпуском загремели за наркоту на всю катушку.

Благоухая никотином, вернулся Овсяночкин. Был он умиротворён и почти не агрессивен.

— Так что ж, по-твоему, получается? — спросил его Пётр, — Получается, что маньяк выбирает жертву… э-э… по стилистическому признаку?

— Не он выбирает. Выбирает язык. А маньяк — это лишь его орудие, блин! Маньяк одержим языком, понимаешь?

— Ага! Значит, идёт он по улице, слышит кодовое слово… то есть вопиющую, с его точки зрения, безграмотность… поворачивает, следует за этим человеком…

— Примерно так.