Яков и Григорий умерли, передав богатство, ум и деятельность в наследие младшему брату Семену. Тот вместе с племянниками Максимом Яковлевым и Никитою Григорьевым и нанял казачьих атаманов на проведение границы по берегам Тобола. Послав в Москву Якова, купцы били челом государю обновить шестилетней давности дарственную грамоту на земли за Каменным Поясом. На словах Яков должен был разъяснить предательство хана Кучюма, женившего сына Алея на дочери ногайского князя Тин-Ахмата, очарованного соединением двух орд и уже не платившего россиянам дани. Кучюм считался в Москве союзником, на деле же жег наши поселения на Каме, насильно обращал русских и чудь в магометанство.
Помимо писем и подарков, Яков вез и собственные приобретения: круто свернутые шкурки соболей, черных лисиц и бобров. Воспоминание о воинских доблестях грело сердце. Много дней прошло, а казалось, вчера налетели казаки на стан сибирского мурзы. Разогнали татар залпами пушек, производивших на нехристиан эффект Божьего гнева. Рубили шесты, где развевались шелковые флаги. Выводили пленников из загонов, русских девиц из шатров. Яков вступался за невольниц, прикипая сердцем к единственной, чье имя шептал по ночам.
В столице Яков с честью выполнил поручение купцов. Государь был впечатлен возможностью почти безболезненного значительного расширения царства на восток. Идя после думского приема, Яков столкнулся на Кремлевской площади с Матвеем. Бывшее между родственниками отчуждение притупилось для Якова временем, но саднило Матвею. Племянник хмурился, кусал губы, колол дядю словом. Разглядывал ведомых им лошадей, гладил по выям, смотрел бабки и зубы, хвалил и ругал Якова, что назвал лучшую кобылу бабьим именем – Томилой. Матвей уклонялся говорить про немыслимое царское задание. Он дулся на жизнь, более благодатную дяде: царь одарил того малым двориком за добрые вести. Как твоего коня звать-то? – вопрошал Яков племянника. А, так – без названия!
Матвей вспомнил сгинувшего папашу. Отчего столь несуразно сложился последний разговор? Как мог отец от него отказаться, будто убоявшись, что отберет он выкупленную царем свободу? Старый кривляка! Много чего несуразного в русской жизни, и трудно, ой, как трудно, однозначно определить, отчего так бывает, не иначе. Отцы часто скупы на ласки, но таилась ли когда-нибудь она за грубостью Василия Григорьевича?.. Дядя и племянник обнялись, будто расставаясь навсегда, и никто не молвил про Ефросинью. Думали же о ней.
Матвей залез в суму проверить не расплескались ли снадобья, приготовление Бомелием для отравления царских врагов. С тоской он оглядывался на Кремлевские башни, не чая снова увидеть. Горечь и ненависть подступали к горлу: дядя Яков младше годами, а преуспел, у Матвея же все не так и не эдак. Матвей вскочил на коня. Распугивая народ, пронесся по мосту через Неглинку и понесся к западу встречь злосчастной судьбе. В его голове вертелся другой незаданный Якову вопрос: как попользовался тот кладом Кудеяра? Полукафтан Якова – обнова, да недостаточно богат. Неужто перепрятал богатства и тепереча с осторожностью прибедняется?
Яков отнюдь не полагал себя счастливцем. Он ехал в Горицкий монастырь, где явилась богатая молодая женщина, подготавливавшаяся постричься в обитель. Она уже внесла богатый вклад в монастырскую казну и жила на испытании. Распространился слух, что золото ее заработано в грехах и только сребролюбие игуменьи позволяет ей вступить туда, куда при ином наместничестве ее никогда не пустили бы.
Белые стены вышли из лесу, протянулись по-над сонной рекой. Птицы дали круг по удару колокола. Яков прислушивался к звукам с меньшей любовью, чем некогда. Он напрягал зрение. различая женскую фигуру, тянувшую верева, пытался угадать, не любимая ли его поставлена исполнять колокольную службу. То не могла быть она. Ей бы не дозволили. Яков ждал сгущения вечера, потом отсыпал мелкой монеты местной прислужнице, и та в сумерках вывела к нему послушницу.