Иоанн IV Грозный

Прежде, когда Иоанн был еще очень мал, то Шуйские считали ненужным обращать на него большое внимание: князь Иван в его присутствии клал ногу на постель его отца, Тучков пихал ногами вещи его матери, позабывши, что ребенок такие явления помнит лучше, чем взрослый; в это время многое делалось и не так, как хотел ребенок: и платье ему давали дурное, и не давали долго есть. Но когда ребенок стал вырастать, то окружающие переменили обращение с ним; стали готовить в нем себе будущего милостивца, вдруг перестали видеть в нем ребенка, которого еще должно было воспитывать, и начали смотреть на него как на великого князя, которому должно было угождать. Воронцов счел для себя выгодным приобресть расположение тринадцатилетнего государя, и это расположение Шуйские и товарищи их сочли для себя опасным; по всем вероятностям, и сами Шуйские обходились теперь с Иоанном не так, как прежде их старшие: с их ведома пестуны Иоанновы позволяли себе те поблажки, о которых говорит Курбский". Иоанн, как это и следовало ожидать, пытался обрести себя. Для него насущной необходимостью являлось сбросить гнетущее ярмо боярского попечения, обрести хоть некоторую самостоятельность. Он пытается обращаться к боярам с увещаниями, говоря, например, о желании обзавестись супругой (об этом еще пойдет речь) или прямо намекая о желании вступить на царство: "Хочу аз поискати прежних своих прородителей чинов – и на царство на великое княжение хочу сести". Подобные желания отнюдь не были капризом минуты. Иоанн все тщательно продумывал. Темный и смятенный темперамент Иоанна проявлялся стихийно, но слова его публичных заявления были глубоко и серьезно выношены. Размышлениям он предавался непрестанно и мучительно, изрядно вредя тем самым своему здоровью. Итоги размышлений зачастую были страшны.

У Ключевского читаем об этом следующее:

"В 1546 г., когда ему было 16 лет, среди ребяческих игр он, по рассказу летописи, вдруг заговорил с боярами о женитьбе, да говорил так обдуманно, с такими предусмотрительными политическими соображениями, что бояре расплакались от умиления, что царь так молод, а уж так много подумал, ни с кем не посоветовавшись, от всех утаившись. Эта ранняя привычка к тревожному уединенному размышлению про себя, втихомолку, надорвала мысль Ивана, развила в нем болезненную впечатлительность и возбуждаемость. Иван рано потерял равновесие своих духовных сил, уменье направлять их, когда нужно, разделять их работу или сдерживать одну противодействием другой, рано привык вводить в деятельность ума участие чувства. О чем бы он ни размышлял, он подгонял, подзадоривал свою мысль страстью. С помощью такого самовнушения он был способен разгорячить свою голову до отважных и высоких помыслов, раскалить свою речь до блестящего красноречия, и тогда с его языка или из под его пера, как от горячего железа под молотком кузнеца, сыпались искры острот, колкие насмешки, меткие словца, неожиданные обороты".

И вот во время одного из подобных уединенных "помыслов" Иоанн со всей пронзительностью ощутил: лишь боярская кровь, пролитая решительно и неотвратимо, осуществит его заветную мечту стать царем над всей Русью. А уж чью кровь проливать, ему было хорошо известно! Соловьев пишет: "Молодой Великий князь должен был начать свою деятельность нападением на первого вельможу в государстве; понятно, что это нападение будет такое, к каким приучили его Шуйские: 29 декабря 1543 года Иоанн велел схватить первосоветника боярского, князя Андрея Шуйского, и отдать его псарям; псари убили его, волоча к тюрьмам; советников его – князя Федора Шуйского, князя Юрия Темкина, Фому Головина, который позволил себе известный нам поступок с митрополитом, и других – разослали. Так свершилось событие для бояр неслыханное. Иоанн впервые решительно выступил против них и преуспел. Отныне правила начинал диктовать он. „Нападение было удачное, враги застигнуты врасплох, напуганы; с тех пор, говорит летопись, начали бояре от государя страх иметь и послушание" ".

До избрания его царем оставалось менее четырех лет.

Часть 2. Восшествие на престол

Проходит всего год, и Иван уже вовсю входит в роль самодержца, по сути им еще не являясь. Для него становится привычным казнить-миловать. Для Шуйских и их сторонников настали поистине суровые времена.

У Соловьева читаем: