Иоанн Кронштадтский

Большинство представителей городского православного духовного сословия, а их было более ста человек, жили обычными человеческими интересами: стремились добыть средства для пропитания своих семейств, которые, как правило, насчитывали немало душ, построить хорошие дома, обзавестись достатком, воспитывать своих детей. Со своими прихожанами священники встречались в основном в храме в свою «чреду» или по приглашению в их домах, приходя для свершения треб. Некоторые имели уроки в образовательных учреждениях. Вне своих пастырских обязанностей подчас они и не знали, как убить время от одной церковной службы до другой; свободного времени было достаточно… даже для карт, приема гостей, знакомых и пустого времяпрепровождения. Но чтобы идти куда-то в трущобы, в места проживания нищих, «бомжей», бедноты… Нет, желания не было, да и начальство не требовало, а если так, то можно было и не замечать, что там тоже люди православные, пребывающие в скорбях и грехах!

К тому же в середине XIX века жизнь духовенства в уездном городе серьезно изменилась: ему требовалось все больше и больше денег. Его уже не устраивало, что прихожане в основном жертвовали на церковь не деньги, так как их у них и не было, а в основном продукты. А духовным нужны были именно деньги, которые шли на обучение детей, расходы по найму квартиры и питание, на покупку соответствующих общественному статусу предметов обихода и одежды. Духовным сословием овладевает «болезнь приличия», то есть стремление подражать дворянству — первому сословию, — причем во всем: правильно говорить, носить модную одежду, пить чай, шампанское, обустроить дом, принимать гостей, заводить прислугу и кухарок. Боязнь унизиться до сходства с простонародьем выражалась и в нежелании поддерживать с ним постоянные отношения, входить в их нужды и заботы, бывать в домах и принимать у себя. Молодежь духовная считала зазорным развлекаться на манер «простой толпы» — народными песнями и играми.

Сложившийся мирок провинциальной жизни кронштадтского духовенства всех устраивал — и приходских пастырей, и их церковное начальство… Но вдруг он стал давать трещину… Виной тому был новый священник Иоанн Сергиев. То ли ему все было внове, то ли он хотел соответствовать идеалу священника, сформировавшемуся у него в академии, при чтении и размышлении над творениями Отцов христианской Церкви и Священным Писанием, толи его «обожгла» действительность бездуховной жизни основной части прихожан собора… Но жить, как все, и служить, как все, он не захотел.

В ответ соборяне не однажды направляли жалобы на Иоанна в епархию и Синод, суть которых была в одном: Иоанн не такой, как они, а значит, подозрительный, наверное, себе на уме, а что у него там?.. При их разбирательстве правящий архиерей митрополит Санкт-Петербургский Исидор (Никольский) не упускал случая попенять священнику за его странные начинания, как чрезмерное, не по уму, усердие, отклонение от подобающей священнику модели поведения. Даже спустя десятилетия Иоанн Кронштадтский ощущал подобную несправедливость. В 1890 году он отмечает на страницах дневника, что все 30 лет, возглавляя митрополию, преосвященный Исидор обращался с ним холодно и резко, вызывая подчас обиду и слезы, и ни разу не встретил его «по-отечески, добрым словом или взглядом, а всегда унизительно, со строгостию и суровостию»^[106].

Справедливости ради заметим, что ожидать иного отношения к себе со стороны правящего архиерея не только Иоанн, но и любой другой приходской священник просто-напросто и не мог. Во второй половине XIX столетия, как и прежде, епископы продолжали держаться мнения, что подчеркнутая строгость есть единственно правильный метод епархиального управления. Малейшие провинности духовенства сурово пресекались правящим епископом. За самые незначительные проступки священники и дьяконы ссылались в монастыри. Немало епископов пользовались среди духовенства дурной славой «деспотов», считались «бесчувственными, окаменевшими, безжизненными сердцами и душами». Мало кто из них стремился завоевать авторитет образцовой жизнью, человечностью и достойным отправлением богослужений. Архиереи синодального периода, даже и очень значительные, видели свою задачу в управлении верующими, а не в пастырском окормлении. Отсюда та непреодолимая преграда между епископами и низшим духовенством да и народом, что воздвигнута была и что остро ощущалась этими последними.