Иоанн Кронштадтский

Всем селом, и стар, и млад, выходили односельчане встречать своего прославленного земляка. Очевидец одной из таких встреч пишет о том, что люди буквально запрудили все пространство, так что не было никакой возможности отцу Иоанну протиснуться: «Однако он, так сказать, ринулся в гущу народную. Но и та, в свою очередь, ринулась на него, хватая за края одежды, целуя его руки и одежду и жадно ища благословения. Нас обуял страх за батюшку, что его замнут, задавят насмерть… К счастью, он был приподнят стиснувшей его толпой и так над всей толпой, на ее плечах, и был благополучно пронесен»^[148].

В родном селе Иоанн останавливался у родственников. Настроение, с которым он находился в Суре, хорошо передают его слова: «Где-то далеко-далеко, точно в другом мире, есть большие города с их шумной суетливой, а нередко и греховной жизнью; но звуки ее не долетают до глухого Сурского уголка: здесь живут тихо, спокойно, размеренно, скромно и почти праведно».

Возвращение в Кронштадт из поездки в Суру также возможно было несколькими маршрутами. Летом 1891 года Иоанн Сергиев возвращался через Череповец. Здесь же по делам своего Леушинского Иоанно-Предтеченского женского монастыря оказалась игуменья Таисия. Она уговорила Иоанна заехать в свою обитель. В монастыре он был недолго, встретился с сестрами, побеседовал с ними. Ему понравилась обитель, и он обещал заезжать сюда каждый раз, возвращаясь из поездки на родину.

Так и происходило в последующие годы. В обители у него появлялись редкие минуты уединения и отдыха от изнурительного многолюдья, которым он был постоянно и повсеместно окружен. Во время одного из посещений монастыря игуменья Таисия просила Иоанна принять монастырь под его духовное водительство. В тот день, когда согласие было получено, Таисия записала в дневнике: «От избытка ощущений, вызванных этим событием, я не могла разобраться в мыслях, я сознавала, что сказанное мне Батюшкой после чтения было делом слишком большой важности, слишком радостным для меня и для всей обители; я сидела, углубившись в свои мысли, и даже забыла поблагодарить Батюшку за его такой духовный бесценный дар». Позднее в обители при поддержке Иоанна было устроено 12 храмов, девичье училище, приют для сирот и престарелых вдов.

В воспоминаниях игуменьи Таисии есть рассказ о чудотворении Иоанна. Он относится к 1903 году, когда сибирская язва свирепствовала в округе Леушинского монастыря. Мор на скотину принес огромные бедствия. Со всех сторон были поставлены карантины, и приезжавшим в монастырь приходилось от пристани Борки идти пешком десять верст. И хотя в самом монастыре падежа скотины не было, угроза оставалась.

Игуменья Таисия пребывала в сомнении, предупредить ли Иоанна о невозможности в то лето посетить Леушино или, презрев угрозу, подвергнуть опасности весь монастырский скот. Помолившись, она поехала к пристани на тарантасе, запряженном одной лошадью. За две версты от пристани, как ужасное предупреждение, встретились две дроги, везущие павших лошадей для закопки их в отведенном месте. Добравшись до пристани, опрыскав и окурив, поставили лошадь в конюшню. Утром Таисия отправилась на пароход к Иоанну. Он молча выслушал печальный рассказ. Но решение принял бесповоротно — едем!

Когда пароход подошел к пристани Борки, ближайшей к Леушинскому монастырю, на ней уже собралась не одна сотня домохозяев — просить батюшку помолиться об избавлении от такого тяжкого наказания, как потеря скота.

— Что мы будем делать без скотинки-то, кормилец? Ведь ни земли не вспахать, ничего — хоть по миру иди! Уж и без того-то бедно, а тут еще такая беда! — взывали они о помощи.

— За грехи ваши Господь попустил на вас такую беду, — наставлял их Иоанн, — ведь вы Бога-то забываете; вот, например, праздники нам даны, чтобы в церковь сходить, Богу помолиться, а вы пьянствуете; а уж при пьянстве чего хорошего, сами знаете!

— Вестимо, батюшка-кормилец, чего уж в пьянстве хорошего, одно зло, — покорно отвечали крестьяне.

— Так вы сознаетесь, друзья мои, что по грехам получаете возмездие?

— Как же не сознаваться, кормилец! Помолись за нас, грешных! — И при этих словах все пали в ноги тому, кто был последней их надеждой.

Иоанн велел принести ушат, зачерпнул из реки воды. Совершив краткое водоосвящение, он сказал:

— Возьмите каждый домохозяин себе этой воды, покропите ею скотинку и с Богом поезжайте, работайте. Господь помиловал вас.

Затем Иоанн вышел на берег, где уже стояли монастырские лошадки, которых он сам окропил, и все безбоязненно поехали в обитель. В тот же день все мужички поехали, куда кому было надо, все карантины были сняты, о язве осталось лишь одно воспоминание. То ли чудо… то ли срок заразе вышел… кто знает?!

Когда Иоанн ехал в обитель, то благословлял и лес на обе стороны: «Возрасти, сохрани, Господи, все сие на пользу обители Твоей, в ней же Имя Твое святое славословится непрестанно»^[149].