Иоанн Мучитель

— Так это ведь ты для Руси помазанник. Для иных прочих, прости уж за дерзость, ты не более, яко властелин, кой на их державу умышляет, а таковых ныне в Москве изрядно.

— Так опросить надобно, проверить всех. Вы ж на то тут и поставлены.

— Тяжко, — сознался Андрей. — Мы у себя не всех ведаем. Лучше всего у Висковатого бы списки затребовать.

— А он их ни в какую не дает, — вновь не утерпел и встрял младший Щелкалов. — Сказывает-де, мол, посольские людишки — не нашего ума дело, и разбоем умышлять им несподручно. Тут, мол, надобно из своих искать, а не иноземцев в кознях обвинять.

— Вообще-то он тоже прав, — задумчиво произнес Иоанн. — Им оно и впрямь не с руки.

— Самим — нет, — возразил Андрей. — И мы с братом не верим, будто кто из них с кресалом по Арбату бегает. Но ежели злато в калите есть, то и подговорить можно. Вспомни, государь, яко круль Казимир супротив твово деда покойного умышлял, и сам поймешь, что мы с братом дело глаголим.

О том, что тогда произошло, царь слышал лишь краем уха. Вроде бы польский король Казимир подослал к его деду Иоанну Васильевичу князя Ивана Лукомского, тоже исконного Рюриковича. Подослал не просто, но с коварным умыслом убить или отравить. Лукомский поклялся исполнить, для чего прибыл в Москву якобы попроситься к Иоанну Васильевичу в службу. С собой в Москву он привез яд, приготовленный в Варшаве, и, будучи обласкан, как перебежчик, действительно был принят великим князем. Каким образом и кому удалось проведать истинную цель его приезда, царю не рассказывали — наверное, и сами не знали, — но оно и не важно. Главное, что когда его взяли под стражу, то сразу нашли яд. Несостоявшийся отравитель кончил плохо — его вместе с пособником, толмачом поляком Матиасом, сожгли в клетке на берегу Москвы-реки.

А Андрей не унимался, продолжая жаловаться:

— Тут ведь всякое может приключиться, потому и искать татей повсюду надобно. Из головы ни единого следочка выбрасывать негоже. К тому ж на тех из татей, кто ныне в Москве обретается, мы с брательником такой бредешок накинули — со всеми уж по-свойски покалякали. Васька и вовсе вполглаза последние три дня спит — по полночи из Пытошной не вылазит, чтоб самому дознаться.

— И что?

— Чистые они, государь. Так, по мелочи стянуть что-нибудь или, как они сказывают, на сухом бережку рыбки половить — это одно, а избы жечь… Чай, не дураки какие — беду на себя накликать. Ведают, что за такое не кнут — плаха уготована, а они на нее не торопятся. Остается иноземный люд, но тут Висковатый надобен, а он чванится.

— Ох не любишь ты его, Ондрюша, — усмехнулся Иоанн.

Старший брат потупился, но ненадолго. Вскинув через несколько мгновений голову и глядя прямо в глаза царю, произнес:

— А за что мне его любить? Чай, не сват, не брат. Умен — то да. Но и меня с братом поучать не надобно. Сиди у себя в Посольском, чистюля, а в наши дела не встревай, — вырвалось у него накопившиеся против Висковатого раздражение. — Иноземные державы и прочие важны — кто бы спорил, одначе заноситься тоже не след. Я так мыслю, что когда внутри державы нестроение, да тати шатучие середь бела дня грады палить примутся, то и ему не в пример тяжельше с послами говорить станется, так что и мы — не пятое колесо в телеге.

— Ладно, — махнул Иоанн. — Ищите. А Ивану Михайловичу объявите, что списки дать надобно и на то воля моя царская. Щепа-то хворает все? — закончил он насмешливо.

— Аккурат перед твоим приходом, государь, за брюхо ухватился да к себе на подворье подался, — пояснил Андрей.

— А чего ж не болеть, коль у него в помощниках такие подьячие. Видать, скоро на покой отправлять придется, — вздохнул Иоанн притворно. — Уж больно часто недужить стал. Еще годок-другой, так глядишь и отпевать придется, да думать, кого на его место ставить. Хотя чего тут думать, когда будущий дьяк передо мной стоит.

Братья переглянулись. Василий, не в силах сдержать радости от такого явственного намека, даже ткнул в бок старшего. Андрей отреагировал поспокойнее, лишь уши порозовели от волнения. И вдруг, как гром с ясного неба, раздался убийственный голос царя:

— Ну что, управишься с разбойным приказом, Василий, коли я тебя на него поставлю?

Братья вновь переглянулись — на сей раз оторопело. То ли послышалось им, то ли государь шуткует, назвав имя младшего. Но отвечать надо, а что?

— Благодарствую за ласку, царь-батюшка, — склонился в низком поклоне Василий. — Послужу, как сумею, токмо оно, конечно, на все твоя воля, а мне свому старшому брату дорогу заступать не гоже. Да и он такой порухи от тебя не заслужил.

— А ты Андрей Яковлев, чего молчишь? — повернулся Иоанн к оцепеневшему старшему.

Тот вздрогнул, очнулся и с видимой натугой произнес:

— На все воля твоя, государь. А коль Ваську поставишь — мыслю, управится он.

— Не забижай брата, царь-батюшка, — вновь тихо протянул младший. — Ведь верой и правдой…