Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

Да что местные власти! Даже центральные органы вынуждены были проявлять уважение к иерархам, чтобы не терять лицо в глазах населения. Посетивший страну в ноябре 1974 года ректор Католического университета в Париже Поль Пупар вспоминал, какое потрясение он испытал, когда увидел реакцию слушателей на речь Вышиньского в честь 20-летия Академии католической теологии в Варшаве: «Святой Августин, вещающий о делах своего народа, который ему внимает и живет его словами. В первом ряду – представители двух министерств: просвещения, а также науки и техники, слушавшие его с непроницаемыми лицами, но аплодировавшие после речи вместе с остальными, в то время как во Франции самый последний заместитель префекта вышел бы через три минуты»256. «Мы, польские коммунисты, с нашей идеологией и политикой, к сожалению, остаемся пока в меньшинстве», – грустно признался советским гостям партийный руководитель Кракова в 1975 году, на пике «развитого социализма»257. Косвенно это подтвердил и Войтыла, написав в воспоминаниях, что после октября 1956 года, как и после тысячелетия крещения Польши, резко возросло число поступавших в семинарии258.

И действительно, за время «оттепели» число священников в стране выросло с 12 713 (в 1958 году) до 14 122 (в 1971 году). А в 1978 году был поставлен мировой рекорд по числу рукоположенных ксендзов – 659 человек!259 Власти потерпели полное фиаско и в попытках ограничить церковное строительство – к 1979 году в стране было уже 13 000 церквей, в то время как перед войной – лишь 6700. В одной только Варшаве в конце 1970-х годов возводилось сразу двенадцать храмов260.

Правящая верхушка не собиралась мириться с таким влиянием церкви. Уже в июле 1958 года милиция провела обыск в Ясногурском монастыре, устроив потасовку с паломниками, которые встали на защиту святыни. «Мы не позволим вам создавать государство в государстве», – озвучил Вышиньскому дежурный тезис власти премьер Циранкевич261. Но и примас был не лыком шит. Еще раньше он резко восстал против запрета на настенные кресты в классах (их традиционно вешали над доской). «Сколько всего в Польше неверующей молодежи? – рычал он на Гомулку в январе 1958 года. – Допустим, десять процентов. Добавим еще десять. Пусть будет двадцать. Остается еще восемьдесят процентов молодежи. И я вам заявляю, что буду ради этих восьмидесяти процентов бороться за крест и в своей борьбе не отступлю»262.

Вышиньский был, пожалуй, единственным человеком в Польше, который позволял себе так говорить с лидером партии. Лишь от него Гомулка мог услышать, например, такие слова: «Мне известно, что вы теряете доверие общества. Подрываете свой авторитет среди рабочих, и этого вам никто не скажет, ибо все боятся»263. Понятно, что такие заявления только укрепляли власть имущих в убеждении, что церковь – рассадник оппозиции.

***

Нарастающая свирепость правящего режима неожиданным образом отразилась на судьбе Войтылы. В конце 1957 года, получив наконец звание доцента Люблинского католического университета (профессором он так никогда и не стал), Войтыла намеревался поехать в Лувенский университет для изучения вопросов плотской любви в католической мысли, но не получил загранпаспорт264. Такого рода ограничения широко применялись властями к не слишком сговорчивым деятелям – Вышиньский годами сидел без загранпаспорта, из-за чего не мог выбраться в Рим. Почему отказали в паспорте Войтыле, мы можем лишь гадать. Среди активных антикоммунистов он не значился. На бурные события в Польше традиционно для себя не отреагировал никак. Единственным его откликом стала короткая поэма «Каменоломня», в которой он вдруг ни с того ни с сего обратился воспоминаниями к своему трудовому опыту при немцах.

Трудятся руки, порыву покорны. Вдохновеньем полнится грудь.
В самой сердцевине породы горной создаем мы новую суть.
И в этой сути слышится ясно истории мощный напев,
Тот, что придает равновесие душам, любовь прославляя сквозь гнев

265.

«Каменоломня» увидела свет на страницах «Знака» в ноябре 1957 года (а написана была годом раньше). Ее пафосные строки на первый взгляд напоминают произведения соцреалистов с их романтическим взглядом на труд – параллель тем более удивительная, что за два года до того образцовый воспеватель строя Адам Важик произвел расчет с собственными идеалами, опубликовав скандальную «Поэму для взрослых», где показал во всей красе беспросветные, почти первобытные условия жизни рабочих, возводивших металлургический комбинат в Нове Хуте.