Йод

Мои приятели подходят к чеченскому столу поздороваться, но я не подхожу, я гордый и люблю держаться в тени. Сажусь в сторонке; моему самолюбию достаточно того, что я не в столовой макаронами обедаю, а пью кофе в баре, типа деловой человек. Пока мои друзья пере6 тирают с Вахой и Ахмедом, те быстро бросают на меня изучающие взгляды – я похож на них, я смахиваю на кавказца, у меня – стопроцентного русского – нос с горбинкой, темные волосы, карие глаза и прямая спина. Есть и мышцы, но против чеченов я, разумеется, слабак. Они массивны, волосаты и держатся королями. О них ходят легенды, и уже плавают в воздухе слова «Дудаев» и «авизо».

Между прочим, мощные мачо из той общаги официально считались студентами факультета почвоведения, хотя что-то подсказывает мне, что ни Ваха, ни Ахмед, ни прочие джигиты из их тусовки впоследствии так и не стали агрономами.

Одно время ходил слух, что в студенческом кафе на улице Шверника начинал создатель крупного автоторгового холдинга «Муса моторс». Впрочем, я могу ошибаться.

Где находится Чечня – я понятия не имел. Где-то на Кавказе. Чеченцы мне были неприятны – слишком большие, слишком уверенно держатся. Но у них есть деньги, и с ними можно работать. Надо твердо себя поставить, не пытаться обмануть, действовать прямо и просто, думать головой, быть веселым и уметь поддержать разговор о стрелковом оружии.

Проматываем еще три года – я уже умею делать бизнес, я обналичиваю деньги, и вокруг меня множество чеченцев: один продает акции, другой – буровые установки, третий – нефть. Четвертый ничего не продает, но зато первые трое дружно встают, едва он входит в комнату. Они активны, быстры, смотрят свысока, усмехаются, среди них есть и оголтелые бандиты, и образованные вежливые люди с учеными степенями, и даже один мулла. Но я по-прежнему осторожен с ними, включая и муллу, – у них там происходит черт знает что, они хотят независимости, генерал Дудаев создает армию, дело идет к войне с Москвой; мои клиенты периодически вздыхают: надо опять лететь на родину, хоронить застреленного племянника или взорванного троюродного брата...

Я не тянулся к ним, не выбирал их. Может быть, они работали со мной оттого, что другие их опасались? Я не опасался. Что ж, мне бояться каждого, кто плечист, небрит и сверкает взором? Мне наплевать было, кто со мной работает и чем сверкает – чеченцы, китайцы, я не националист, зато очень любопытен и жаден до людей; с мусульманином поговорю про ислам, с нефтяником – про нефть, с бандитом – за патроны и кинжалы. Товарищ Сталин тоже грабил банки, Красин и Котовский были отпетые разбойники, а Нестор Иванович Махно, заклейменный коммунистами как головорез, впоследствии оказался народным героем.

Ну, считать меня гениальным финансовым беспредельщиком, красиво поднявшимся с нуля в незнакомом городе, тоже не надо. С богатыми чеченами я знакомился отнюдь не на улицах или в ресторанах – чеченов приводили партнеры; кто-то втащил меня в бизнес, а того научили и втащили опытные приятели, а тех – еще ктото; кому доверяешь, с тем и работаешь. Однако за три года ни один чеченец не ушел от меня недовольным, всех устраивали оперативность и запах новеньких купюр.

Время от времени в Москве кого-то убивали, на когото наезжали, у кого-то что-то отбирали, но вряд ли граждане чеченской национальности здесь отличались больше других. Зато они – дерзкие и живописные – всегда были на виду. Всех чеченцев на белом свете тогда насчитывалось менее полутора миллионов, большинство проживало в родной республике, меньшая часть – в России; со времен Советского Союза многие чеченцы работали в милиции, в строительстве, в нефтяном деле; около ста ты6 сяч живут и всегда жили на Ближнем Востоке, в Иордании, Сирии, Эмиратах. Когда началась перестройка, в Москву – на ковбойские дела – подались самые дерзкие, предприимчивые и отчаянные, их число было невелико. Процент дерзких и отчаянных в любом этносе невелик. Дерзкий якут, или кровожадный белорус, или крутой молдаванин ничем не слабее чеченца. Лучшие воины каждого народа достойны друг друга. Посмотрите трансляцию чемпионата мира по регби – увидите там огромных, как шкафы, атлетов из тишайшей Новой Зеландии или с малоизвестных островов Фиджи и Самоа. Так что роль чеченцев в московских криминальных войнах девяностых не надо преувеличивать. Скорее, они сами всегда склонны были педалировать свою жестокость и крутизну, в профилактических целях – чтобы боялись и не связывались, – и на пике своей коммерческой карьеры, в девяносто шестом году, я вывел свой главный личный урок от общения с людьми чеченской национальности: они хитры, прагматичны и многие из них с наслаждением эксплуатируют миф о своей кровожадности.

А я не желал эксплуатировать такой миф. И они сразу это чувствовали и симпатизировали мне.

Потом, правда, подставили. Но тут я сам виноват, расслабился.

А расслабляться в моем бизнесе нельзя, ни при чеченцах, ни при славянах, ни при гражданах Фиджи и Самоа.