Йога: Альфа и Омега. Том 4.

Почему я говорю все это перед тем, как начать беседу о Патанджали? Потому, что до сих пор Патанджали всегда комментировали мазохисты. Но как бы то ни было, все что я собираюсь сказать по поводу сутр Патанджали, это будет совершенно отличаться от всех остальных комментариев. Я не садист и не мазохист, я праздную свое существование и хотел бы, чтобы вы присоединились ко мне. Мои комментарии будут в корне отличаться от предыдущих попыток, это будут те же комментарии, что дал бы сам Патанджали.

Он также не был ни садистом, ни мазохистом. Он был совершенно цельной личностью, никаких внутренних заболеваний, никаких психологических проблем, никакой одержимости. Все его высказывания можно интерпретировать тремя способами. На них может наткнуться садист, но это скорее редкий случай, обычно садисты не интересуются религией. Попробуйте представить Мао Цзе Дуна, Адольфа Гитлера или Иосифа Сталина заинтересовавшихся Патанджали, нет, это невозможно. Так как садисты не интересуются подобными вещами, они их не комментируют. Мазохисты же идут в религию, комментируют Патанджали и окрашивают его в свой цвет. Тысячи их, и все что они говорили полностью исказило его послание, смысл полностью разрушен. Теперь, спустя тысячи лет, все эти комментарии стоят между вами и Патанджали. И появляются все новые.

Йога-сутры Патанджали – одно из самых комментируемых произведений, в нем скрыто нечто очень важное, какой-то глубокий смысл. Но где найти Патанджали, чтобы он разъяснил их смысл? Где найти человека, который бы не был болен в том или ином смысле? Иначе, если вы больны, вы будете привносить в сутры нечто свое, когда вы интерпретируете, вы вносите в комментарии самого себя, другого способа нет. Я собираюсь сказать вещи, о которых раньше не говорил никто, вы увидите что мои взглядов будут постоянно противоречить предыдущим комментаторам.

Запомните это, потому что я не садист и не мазохист. Я не шел в религию чтобы истязать себя, меня интересовало как раз противоположное. На самом деле, я вообще не шел в религию, я просто наслаждался собой и религия просто пришла сама, как результат. Я никогда не практиковал подобного тому, что делают религиозные люди. Я никогда не занимался таким поиском. Я просто жил в глубоком приятии всего что бы со мной ни происходило. Я принимал все существование и самого себя, и никогда не испытывал желания изменить себя. И чем больше я принимал себя, чем больше я принимал существование, тем больше во мне прорастали глубокая тишина и блаженство. В этом блаженстве со мной случилась религия. Поэтому, в обычном смысле этого слова, меня нельзя назвать религиозным. Если хотите найти аналогию, надо поискать где-то вне религии.

Я чувствую глубокое родство с человеком, жившим в Греции две тысячи лет назад, его звали Эпикур. Никто бы не подумал назвать его религиозным. Все думали что он величайший атеист, когда-либо живший на этом свете, величайший материалист, полная противоположность духовному человеку. Но только не я. Эпикур был религиозным от природы. Запомните это слово "религиозный от природы", религия случилась с ним. Вот почему люди упускают его из виду, он никогда не искал религии. От него пошла поговорка "Ешь, пей, веселись", ставшая девизом материалистов.

Фактически, жизнь Эпикура была одной из самых аскетических за всю историю человечества. Он жил так просто, как никто другой. Даже Махавира или Будда были не так просты и аскетичны, ведь их простота была натренирована, она работали над ней, практиковали. Они думали о простоте и отбрасывали все, что не было необходимым. Они принуждали себя к простоте, а все что становится принуждением, дисциплиной – это сложность, не простота. На заднем плане всегда идет борьба, она всегда здесь. Махавира ходил обнаженным, нудистом, он отрекся от всего, но он отрекся. Это не случилось само по себе.

Эпикур жил в маленьком саду, это место знали как сад Эпикура. У него не было академии как у Аристотеля, или школы, как у Платона, у него был садик, небольшой и прелестный. Такой садик выглядит естественнее, чем академия. Он жил там с несколькими друзьями, возможно это была первая коммуна. Они просто жили, ничем особенным не занимаясь, работая в саду, чтобы добыть себе пропитание.