На лекциях по анатомии мы ведем себя отвратительно. Сью-Дзен утратила над нами всякий контроль. Мы передаем записки и говорим, перебивая друг друга. Смеемся и щекочемся, когда положено ощупывать илиопсоас[37]
или мышцы-сгибатели.Короче, если бы мы были детьми и ехали в машине, наша мама давно бы закричала на нас за такое поведение: «Ну все, сами виноваты! Дома будете наказаны!»
Сегодня в классе Джессика засадила мне ногой по башке, когда я помогала ей войти в стойку на руках. Обе плакали. А все Индра виновата.
Меня теперь раздражает все, что она делает. То есть я, конечно, люблю ее, наверное, но мне надоело, что она вечно указывает мне. И зовет меня «сестра Сюзанн». Надоело хвататься за ее юбку. Пора перерубить пуповину, в самом деле.
Самокопание — это так скучно.
Я ужасно скучная.
Мой пупок — скучный.
Сегодня мне пришло в голову: а что, если вся эта йога — всего лишь ритуалистический нарциссизм, загримированный под систему этических принципов, науку о самопознании и пути к Богу?
И еще: не захочет ли Джессика на ночь глядя прогуляться в поисках какого-нибудь десерта?
Захотела!
Вот теперь мне совсем не скучно.
Только что здорово поржали с Барбель над ее полной версией Упанишад.
Звучит, а?
Короче, Барбель показала Индре отрывок из Упанишад, в котором, по сути, описывается, как охмурить женщину. Там написано примерно вот что.
Ах, религия. Может ли быть что прекраснее?
Барбель сказала, что Индра не захотела даже обсуждать этот отрывок. Она очень смутилась и, кажется, не желала признавать, что с Упанишадами может быть что-то не то.
Очень мило. Сразу вспоминается жена Лота — до того, как она превратилась в соляной столп. Лот предложил своих дочерей на растерзание похотливым содомлянам, и после, когда то, что от жены осталось, уже смешалось с песками, дочери Лота опоили его и занялись с ним сексом. Как верно подметила Барбель, хорошо, что в наших священных книгах есть такие вот моменты — они не дают нам забыть о том, что эти книги были все-таки написаны людьми. Людьми с грязными фантазиями и сомнительными моральными принципами.
Мы с Барбель пошли ужинать, и она заставила меня проглотить рис с зелеными водорослями, прежде чем перейти к десерту. Я оправдывалась, что наверстываю упущенное. Барбель заявила, что я практикую джала-йогу, т. е. йогу еды.
Я ответила, что джала-йога — очень романтичное название и я не прочь поделиться с ней «Шоколадной смертью». Барбель рассыпалась в благодарностях, и мы заказали вторую ложку.
Ниепи — балийский Новый год.
Сегодня закончим пораньше и пойдем готовиться к празднику. Завтра — выходной. Завтра у всего острова выходной, потому что после Нового года Бали замирает, затихает и превращается в город-призрак. Нельзя громко разговаривать, пользоваться электричеством и весь день надо сидеть дома. Если включишь свет или выйдешь из дома — штраф.
План такой. Сегодняшняя процессия распугает злых духов. Уга-уги на Бали — что-то вроде оружия массового поражения в вечной борьбе с духами. Они прогонят всех духов с острова, от мелких надоедливых, вроде призраков из блендера и швабры, до жестоких злобных демонов, из-за которых мы сходим с ума, а наши родные болеют, — духов, которые являются источником насилия, волнений и душевных травм.
Уга-уги должны обладать ужасной наружностью и сильно шуметь, чтобы нагнать на духов страху. В полночь свет во всех домах нужно выключить и следующие двадцать четыре часа сидеть тихо, чтобы духи подумали, что на острове никого нет. А если никого нет, какой смысл вселяться в никому не нужные блендеры и швабры? Вот духи и не вернутся, пока не поймут, что их одурачили.
Классно. Обмануть обманщика!
Перевариваю то, что случилось вечером, — в прямом и переносном смысле. Процессия уга-уги не была похожа на наши парады, где люди выстраиваются по обе стороны улицы и их сдерживают всякие перегородки и полицейские на лошадях. В своем американском воображении я представляла чудовищ на платформах и, может быть, маленькую мисс Убуд в короне в виде золотистой корзинки с курицей и фруктами, машущую нам ручкой. Но такой стерильный и безопасный парад — это не по-балийски. Когда луна взошла на небосклоне, центр Убуда выглядел так, будто кто-то сбросил на него двенадцатитонный мешок с крысами. Грязные переулки кишели людьми. Люди были повсюду, точно хотели не пропустить процессию вперед, они сидели на уступах и заборах — тысячи жителей Бали и туристов, которые без ума от жителей Бали.