Иоган Гутенберг

Средневековье было мрачным и жестким временем, когда инициатива личности была крепко стянута путами многообразной личной зависимости и ограждена со всех сторон сословными перегородками. Трудно было пробиться деклассированному изгнаннику, такому как Гутенберг. Но зато ему нечего было терять и он смело бросается завоевать будущее, не думая о том, что кто-то черев 500 лет сравнит его с рыцарем-разбойником.

Самостоятельную жизнь Гутенберг начинает бурным взрывом своей недюжинной энергии, непосредственно бьющим по Верштату, рикошетом задевающим магистраты двух городов, и вносящим сумятицу в окружающее существование.

Это выступление Гутенберга связано еще с его правами, как члена патрицианского сословия, но связь его с этой средой уже рвется, – чтобы заработать на жизнь молодому Иогану пора приниматься за ремесло.

Его вышеприведенное письмо страсбургскому магистрату является особенно ценным для характеристики личности великого изобретателя. Благодаря ему, он сразу встает перед нами во весь рост – это человек с горячей кровью, боец, способный преодолеть стоящие перед ним препятствия.

Он настолько смел и предприимчив, чтобы организовать захват своего противника, и в то же время настолько умен и расчетлив, чтобы во-время оказать уважение и почет страсбургским заправилам. Расчет Гутенберга был верен. Уже в мае 1434 г. между Майнцем и Гутенбергом заключено условие о пожизненной ренте, которая была ему предоставлена его братом Фриэле, а в 1436 г. по счетным книгам мы видим, что Гутенбергу фактически уплачены недоимки по процентам.

Итак Гутенбергу нужны были деньги. Поимка Николауса Верштата была вызвана не оскорбленным самолюбием задорного патрицианского сына, а непосредственной нуждой в деньгах.

Отсутствие денег было проклятием, которое всю жизнь тяготело над Гутенбергом. Из-за денег он бросается в рискованное предприятие с Верштатом, невозможность вернуть занятые средства дважды ставит его перед судом, и, наконец, та же бедность передает в руки купца Фуста, созданное им дело и делает его под старость придворным пенсионером графа Адольфа фон-Нассау.

В средние века изобретатель не был привилегированной фигурой. Многие отважные люди поплатились жизнью за неосторожную смелость, с которой они думали изменить привычные формы производства и помочь себе подобным стать ступенью выше в борьбе с природой. Имена средневековых изобретателей стерты со страниц истории и дело рук многих из них было разрушено для того, чтобы возникнуть вновь в позднейшем веке и, либо принести славу другим, либо остаться изобретением безвестного мастера.

Кто может назвать имя человека, который в X–XI веке создал первую сукновальную машину? Мы знаем только, что сукновалка применялась в Гренобле еще в середине XI столетия. Но всюду, где бы она не появилась, ее преследовало запрещение: в Париже, во фламандских городах и даже еще в конце XV века в Лондоне.

По свидетельству итальянского аббата Ланчелотти «Антон Мюллер из Данцига почти 50 лет тому назад, (т. е. около 1525 г.) видел в Данциге очень искусную машину, которая разом изготовляла 4–6 тканей, но так как городской совет опасался, что это изобретение может превратить массу рабочих в нищих, то он запретил применение машины, и ее изобретателя приказал тайно задушить или утопить».[9]

В тех случаях, когда изобретение не угрожало сокращением числа рабочих и гибелью существующей отрасли – цеховые мирились с ним.

Цеховая корпорация делала своей тайной всякое такое улучшение техники производства, угрожая конфискацией имущества и смертной казнью своему члену, который посмел бы ее выдать другому городу.

В Болоньи в конце XIII века был изобретен станок для наматывания шелка. Распространение его вне города признавалось изменой. Железной рукой цеховые Болоньи охраняли свои производственные секреты. Два мастера шелкового цеха, осмелившиеся в 1538 г. выселиться из города, были схвачены и повешены. Третьему изменнику посчастливилось – он благополучно перевёз станок в Модену. В родном городе, заочно присудили беглеца к смертной казни и публично сожгли его изображение.

Речь вторая

Я буду говорить об изобретателях и их деле.

Изобретательство, как роды – великолепный творческий акт, установленный природой.

Страх родовых схваток не может прекратить появление новых поколений. Изобретателя можно уничтожить, – но изобретательство пресечь нельзя. Гибель творца изобретения в худшем случае только отсрочка. Мысль уже родилась, тысячи и десятки тысяч в привычных буднях труда накопили многообразный опыт, который ждет своего завершения.

И кто уверен в том, что сегодня, когда здесь претворяется в жизнь замечательное новшество, где-то в другом городе, может быть в другой стране иные люди не идут к той же цели и не достигают ее?