Иоган Себастьян Бах. Его жизнь и музыкальная деятельность

Но при всех этих положительных качествах натуры, при всей мягкости, лежавшей в основе его характера, ему не чужды были, как мы имели случаи говорить, вспышки моментального гнева, вспыльчивость, а по словам Ф.Шпитты, даже сварливость. “В натуре Баха, – говорит этот автор, – жила известная сварливость” (Streitfreudigkeit). Проявления последнего свойства мы действительно видели, отмечая склонность музыканта к раздорам, выказанную им неоднократно в его служебных отношениях. Образчиками же вспыльчивости могло бы служить множество отдельных случаев, когда, наговорив собеседнику кучу неприятнейших вещей, маэстро вдруг приходил в себя и тогда не знал, как загладить свое вполне невольное прегрешение. Цитированный выше автор рассказывает, например, как однажды на репетиции органист церкви св. Фомы Гернер, человек почтенный и очень хороший музыкант, сделал какую-то ошибку на органе и как моментально вспыливший Бах в бешенстве сдернул с себя парик, швырнул его провинившемуся музыканту в лицо и вне себя от гнева загремел: “Вам лучше бы сапоги тачать” и проч. Нужно, однако, помнить давно известную истину, что вспыльчивость и даже сварливость весьма легко уживаются в человеке с самой искренней и несомненной добротой. Многочисленные взрослые ученики Баха, конечно, очень нередко терпели от вспыльчивости маэстро, и однако, все без исключения относились к нему с самой безграничной любовью и энтузиазмом, превознося именно доброту его сердца...

“Бах обладал законным чувством собственного достоинства, в чем неоднократно имел случай убеждаться, например, лейпцигский совет, – так говорит Ф. Шпитта, разбирая черты характера композитора, и вслед за тем прибавляет – но, как всякая крупная натура, он был свободен от тщеславия”. Последнее, конечно, так же справедливо, как и первое, и если бы при этом читатель вспомнил эпизод с титулами, о котором в нашем изложении упоминалось, то пусть он вспомнит также и то, при каких исключительных обстоятельствах дело происходило. Нападками и притеснениями противников композитор был доведен в то время до последних пределов ожесточения и, не зная, чем и как можно было отразить эти нападки, невольно хватался за самые крайние средства. Притом же нужно сознаться, что, выбрав именно указанное средство, он был в сущности прав, ибо в споре с такими противниками, какие были у него, титул являлся довольно недурным аргументом, из категории аргументов ad hominem[6].

Наконец, Бах был человек бескорыстный в полном смысле этого слова, и биографии его дают множество тому доказательств. Если же, как мы видели, ему и случалось иногда жаловаться на “слишком здоровый воздух Лейпцига”, уменьшавший доходы композитора от покойников, то, во-первых, – не его вина была, что за все его труды ему платили только сотню талеров да 16 мер ржи в год, а во вторых, – всякую серьезную ответственность за такую жалобу снимает с нашего маэстро ее крайняя, младенчески невинная наивность, – наивность, о которой мы говорили уже выше и указанием на которую заканчиваем настоящую характеристику личности великого человека. Но это качество мы подчеркиваем у Баха не как отрицательное свойство, ибо оно очень сродни благородной чистоте великого сердца и уживается очень легко с умом самым сильным. Великие умы часто наивны, но очень редко бывают наивны умы посредственные...

Существует довольно большое количество рассказов и анекдотов большей или меньшей, а чаще – очень малой степени достоверности, характеризующих личность Себастьяна Баха как музыканта, и особенно как музыканта-исполнителя. Величие его с этой стороны, более доступное пониманию и поражавшее воображение массы, сделало композитора к концу его карьеры личностью совершенно легендарной, и еще при жизни Баха о нем стали складываться всякого рода рассказы мифического характера. Говорили например, как передает Ф. Шпитта, что великий музыкант любил иногда переодеваться бедным школьным учителем и в таком костюме появлялся где-нибудь в захолустном местечке, приходил в церковь и просил церковного органиста уступить ему место за органом. Затем мнимый школьный учитель садился за инструмент и своей дивной игрой приводил присутствующих в неслыханное изумление, а пораженный органист торжественно объявлял, что это либо Себастьян Бах, либо сам дьявол и проч... Конечно, сам композитор всячески открещивался от таких историй и, по словам Ф. Шпитты, “когда ему случалось слышать их, он ничего о них знать не хотел”; тем не менее все подобные рассказы несомненно свидетельствуют о крайней степени популярности, какой пользовалось имя композитора к концу его жизни. Достоверным же элементом этих мифов остается его потрясающая, действительно необычайная техника исполнения, так что приходится признать, что ни до, ни во время Баха во всей Германии не было ни одного исполнителя, который мог бы сравняться с автором “Музыки Страстей”.

Глава IX. Смерть