Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Но Штепутат не собирался напиваться до такой степени. После трех стопок водки и пары кружек пива он сказал, чтобы ему привязали пакет с покупками к багажнику, и отправился в обратный путь. Возбужденного выпивкой Штепутата обуревали возвышенные мысли. Легко себе представить, что вращались они вокруг его сына - пожилые отцы особенно к этому склонны. Все свои надежды они возлагают на кричащий сверток весом в семь с половиной фунтов. У молодых отцов еще имеется и собственное честолюбие. Однако мечты Штепутата были не совсем обычного склада. Офицерская карьера для сына, мечта всех господ в Восточной Пруссии, если только их дети не являлись на свет косолапыми, не привлекала его совершенно. И не из-за стрельбы и убийств, а просто потому, что он слишком часто встречал в своей жизни офицеров безмозглых. Крестьянин, ремесленник? Такие желания маленьких людей казались ему слишком скромными. Штепутату представлялся поэт или музыкант. Не художник, нет - марание ни в чем не повинного холста не внушало ему доверия. Но во всяком случае, что-то духовное. Если не получится поэт, то пусть будет врачом или адвокатом, на худой конец школьным учителем. В Йокенен такие чудовищные мысли нельзя было даже произнести вслух, он их скрывал даже от Марты, хотя и подозревал, что она тоже предается подобным мечтаниям. Что привело Штепутата в такое настроение, когда в мыслях рождаются герои - выпитая водка или попутный ветер, который дул ему в спину и резво гнал вниз по склону Мариентальской горы? Наверное, все родители думают так о своих детях, если только работа оставляет им время на размышления. Но нет, Штепутат не верил, что какой-нибудь работник поместья с его полудюжиной детей способен на такие мысли. Такому человеку, как Карл Штепутат, было не так-то просто жить среди двух сотен ограниченных йокенцев. Ему приходилось притворяться, скрывать возвышенные порывы, чтобы не стать чужаком в собственной деревне.

Вернувшись из Кенигсберга с дипломом мастера и открыв свою портновскую мастерскую, он в 1924 году стал бургомистром Йокенен. Йокенцы вспомнили, что еще в школе он был лучшим учеником, особенно по пению и письму. Ему это было нелегко - возвращаться в Йокенен, когда позади оставался Кенигсберг, большой мир, всего одна ступенька до Берлина. Да, Кенигсберг. Вечерние прогулки вдоль плотины или по Ланггассе, поездки по воскресеньям на острова реки Прегель, к собору на острове Кнайпхоф. Или на поезде в Пальмникен, на Замландское побережье. Посещение социалистического кружка, иногда театр. До Кенигсберга была война, которую Штепутат познал не с самой худшей стороны. Сначала был денщиком военного священника, потом санитаром на западе. С войны начался его прострел и периодические расстройства желудка.

И вот такой человек, как Карл Штепутат, читавший Либкнехта и немного Ницше, видевший пьесы Ведекинда и наполовину одолевший толстенный том Арно Хольца, вернулся в 1924 году в свою деревню Йокенен. Все йокенцы были чистокровные немцы, до мозга костей преданные Гинденбургу, за исключением разве что каменщика Зайдлера, который в смутное время однажды оказался с красным флагом на демонстрации в Растенбурге. Ровно через месяц после того, как Карл Штепутат приступил к шитью в деревне Йокенен, в его дом явились камергер поместья Микотайт, хозяин трактира Виткун и шорник Рогаль. Им нужен был новый бургомистр, так как старый уже почти совсем ослеп. Карл Штепутат выразил сомнение, сможет ли он быть бургомистром двух сотен душ чистокровных немцев, но его сопротивление прозвучало недостаточно убедительно.

- Мы все - немцы, - сказал шорник Рогаль.

Ладно. Карл Штепутат тоже был за Германию, великую Германию, достаточно великую, чтобы держать казаков на расстоянии от Кенигсберга.

- Здесь, у границы, важно быть настоящим немцем.

Это были слова камергера Микотайта, а Штепутату показалось, что это можно приложить вообще к чему угодно: быть немцем. Если всего-то и требуется - быть настоящим немцем, Штепутат может стать бургомистром Йокенен.

Решающее слово сказал сам майор, прискакавший на следующий день через выгон к дому Штепутата.

- Послушайте, Штепутат, - процедил он, сидя на лошади. - Вы ведь справитесь с писаниной. А нам нужен бургомистр, который нам подходит.

- Так точно! - ответил Штепутат.

Потом он ругал себя за это "так точно". Но тогда, спустя всего несколько лет после военной службы, у него оно вырвалось само собой. Впрочем, так было и со всеми в Йокенен. Майор оставался майором.

И Штепутат стал бургомистром Йокенен. Нисколько не смущаясь, он поставил на полку в гостиной рядом с "Историей германо-французской войны" и "Окружным бюллетенем" привезенную из Кенигсберга книгу Розы Люксембург. Если не считать майора, никто в Йокенен ничего не знал об этой Люксембург, но майор никогда не входил в его дом, а если и говорил с ним о делах, то сверху вниз, сидя на лошади.