Ёлка

Иосиф Иванович Дик Ёлка

Гриша хотел повернуться на другой бок, чтобы поудобнее досмотреть интересный сон про автомобили, но вдруг, случайно взглянув в угол комнаты, замер от удивления. Он потёр глаза и поглядел на сестрёнку. Аня уже сидела на постели и тоже молча тёрла кулачком глаза.

— Анютка, ты меня видишь? — топотом, точно боясь кого-то вспугнуть, спросил Гриша.

— Кажется, вижу. А ты меня?

— Пошевельни рукой, тогда скажу.

Аня подняла руку и пошевелила пальцами.

— Ёлка! — закричал Гриша. — От неё лесом пахнет!

Ребята выскочили из кроватей и босиком подбежали к ёлке.

Размашистая, освещённая утренними лучами солнца, которые пробивались сквозь заиндевевшее окно, она казалась такой волшебной, что Аня побоялась до неё дотронуться.

И Гриша сначала оробел при виде стольких разноцветных флажков, блестящих коробочек, ярко-румяных яблок и золотых нитей, опутавших, как паутина, зелёные ветви. Но потом он оторвал одну иголочку и, уколов ею палец, радостно хихикнул:

— Колется! Давай, Анютка, и ты уколи!

Аня подставила пальчик. Гриша, уколов его, спросил:

— Правда, хорошо?

— Ага. И совсем не больно.

И, словно уже познакомившись с ёлкой, Аня обрадовалась:

— Смотри-ка, и свечки есть!

— А как же! Ёлка без свечей не бывает, — сказал Гриша, отбросив иголочку. — Помнишь, я тебе рассказывал, когда мы в метро прятались от бомб. Хочешь, мы сейчас зажжём?

— Не надо: дом загорится.

— Не загорится. Он каменный, — сказал Гриша и побежал на кухню за спичками.

Так вот она какая, настоящая ёлка! Аня осматривала её со всех сторон. На макушке, чуть не касаясь потолка, сверкала большая золотая звезда. Мохнатая маленькая обезьянка с выпученными глазами, вися на ниточке, раскинула в стороны руки, словно готовилась спрыгнуть на пол.

Давным-давно, когда ещё на Москву налетали немецкие самолёты, мама брала Аню и Гришу за руки и с ними бежала в метро. По движущейся лестнице они спускались глубоко под землю и ночевали в освещённых вагонах.

Гриша ничего не боялся. В своём вагоне он любил подскакивать на мягких пружинных сиденьях или уходил в другой поезд, стоявший через платформу, играть с чужими мальчишками в лото.

Аня, крепко обняв маму, почему-то всё время плакала. Её успокаивали, рассказывали сказки. Гриша, подходя, говорил:

— Эх ты, бояка! Самолётов забоялась! А на улице их уже десять штук сбили — мальчишки говорят. И ни одной фугаски не упало.

Но Аня продолжала плакать.

Однажды ночью, когда все уже кругом спали, Гриша, потеснее прижавшись к сестрёнке, прошептал на ухо:

— Если не будешь плакать, я тебе расскажу про ёлку. Ты её, наверно, не запомнила: маленькая была. А я всё помню. Вот красота!

Он долго рассказывал о новогоднем празднике до войны. И хотя он очень подробно описывал, как в этот праздник все дети получали подарки, как на ёлке сверкали разноцветные лампочки и свечи, а в двенадцать часов ночи по площадям ходил красноносый дед Мороз и поздравлял всех прохожих с Новым годом, — Аня не верила. Ей казалось, что Гриша повторяет одну из маминых сказок, чтоб она уснула.

Потом она бывала на ёлках и в клубе на работе у мамы и в детском саду, но ни одна из этих ёлок не походила на ту, о которой рассказывал Гриша.

Ёлки устраивались днём. Свечи на них не горели. А если и зажигали лампочки, то всего несколько штук и не надолго. Кульки с подарками были лёгкими.

Хотелось потанцовать, попрыгать, получше рассмотреть игрушки на ёлке, но через час мама уже торопила домой:

— Пойдёмте, детишки. Мне надо отдохнуть, — говорила она. — А мы ещё устроим настоящую ёлку! Устроим!..

Когда Гриша вбежал обратно в комнату, спичечный коробок пришлось быстро спрятать под подушку: в комнате, держа Аню на руках, стоял отец, уже одетый в гимнастёрку и причесанный.

Папа совсем недавно приехал с войны, даже не успел купить себе костюм — всё в гимнастёрке ходит. А гимнастёрочка-то — что надо. Тут тебе и дырочки от орденов, такие маленькие, на рукаве — заплатка: осколком разорвало, а на плечах — по петельке и пуговице, чтобы погоны нацеплять. А погоны (папа уже их не носит) пусть такие серые и помятые, но зато самые что ни на есть фронтовые. Такие, небось, не у всякого папы имеются.

— Папа, а это ты ёлку делал? — спрашивала Аня.

— Нет, не я. Это, наверно, дед Мороз ночью её принёс.

— Ты, ты делал! — Гриша захлопал в ладоши. — Я сам видел среди ночи, только думал, что это сон.

Отец засмеялся и тут же подхватил Гришу на руки. С высоты ёлка показалась ещё наряднее. Грише захотелось тронуть серебряный шар, обвязанный розовой лентой.

— Сейчас нельзя! — сказал отец, отходя на два шага. — Успеете ещё бомбочку получить.

— А она не взорвётся? — живо спросила Аня.

— Опять трусит, — захохотал Гриша. — Она не взрывается, она, наверно, с чем-нибудь таким… — И он сладко чмокнул губами. Потом спросил: — Пап, а когда ёлку праздновать будем?

— Вечером, — ответил отец. — И надо Васю в гости пригласить. Сходишь за ним.

Грише было приятно, что не к отцу и маме, а уже к нему впервые придёт настоящий гость.

После завтрака, не допив чаю, ребята побежали к Васе.