Йон Тру

— Так ты знаешь, что у меня есть деньги? Кто это тебе сказал? Можешь обыскать меня — я не мог взять из стирки сегодня даже белья.

— Да, конечно, — сказал Квислинг, — я только пошутил. Тебе, конечно, так же плохо приходится, как и нам.

— Да, ты совершенно прав.

— Никто и не заподозрит человека, который живёт в такой дыре, что он денежный человек, — продолжал Квислинг.

— Ну, что касается этого…

— Тут и говорить нечего. Человек, который живёт как свинья, конечно, бедняк, точь-в-точь такой, как мы, настоящая голь. Понятно, нечего стыдиться носить шляпу в две кроны, коли нужда заставляет.

— Нужда заставляет? — воскликнул Йон. — Это ещё не известно, чтобы я…

— Нет, очень даже известно! Уж не хочешь ли ты разуверить нас?

Йон Тру вскочил со стула, всякая осторожность оставила его. Он отдался своему возмущению, он ударил по столу, называя себя сыном богатого Тру, молодцом Тру. Он вытащил бумажник из бокового кармана, совал его под самый нос Квислингу и сказал:

— Видишь ты это? Я спрашиваю, видишь ты это?

Квислинг, казалось, был удивлён ужасно и отступил перед ним.

— Вот он, сын богатого Тру, — сказал Йон. — Но этому нельзя поверить, может быть? Ты меня не считал ведь таким?

— Нет, — сказал Квислинг и, побеждённый, покачал головой.

Йон всё больше и больше приходил в азарт. Он наслаждался замешательством Квислинга и хвастался всё больше и больше. Он весь надулся от важности, стал на цыпочки и кричал, подойдя ко мне и размахивая своим бумажником перед моим носом.

— Но пустой бумажник мне ничего не говорит, — сказал Квислинг вызывающе.

— Пустой! Хе, какой вздор! — Йон стал доставать крупные бумажки и, зажав их в руке, махал всеми своими деньгами и бегал за Квислингом из угла в угол каморки, преследуя его своими бумажками. Он это называет пустым бумажником, может быть? Хе-хе-хе! Да, ему приходится об этом спрашивать, потому что он так простоват. Ведь он только Йон Тру, бедный молодчик Тру, у него в кармане не было ни гроша. Хе-хе-хе!

Не было конца его хвастовству. Он сел, очистил бутылку до капли и продолжал хвастаться. Квислинг сказал:

— Я же всё время говорил, что ты замечательный человек, Йон Тру! Ну, а как же быть с пятью кронами-то? Угощение прикончилось, а ведь у нас сочельник.

— Но, — сказал Йон, как будто он продолжал, не перерывая свою речь, и не слыхал Квислинга, — но я вам показал свои деньги не для того, чтобы их вам дать взаймы. В этом вы очень ошибаетесь.

И когда Квислинг снова принялся осыпать его отборной руганью, Йон увидал, что ему надо что-нибудь предпринять; он прервал Квислинга и продолжал:

— Пока вы мои гости, вам не нужно занимать денег, чтобы купить что-нибудь для здешнего дома. Об этом позаботится сам хозяин Тру, я ставлю вам угощение.

— Браво! — воскликнул весело Квислинг.

И это «браво» подстегнуло ещё больше Йона Тру, он встал, порылся в кармане жилетки, достал монету в полкроны, которую он бросил на стол Квислингу так, что она зазвенела, и сказал:

— На колбасу.

Квислинг был побеждён, это было слишком много.

— На колбасу? Всё это? Да ты с ума сошёл! — воскликнул он.

И Йон стоял, застыв в своей гордости, и соображал, что бы ему ещё для нас сделать; он был торжественен, он переменил даже тон и схватил Квислинга за петлю.

— Сим разрешаю тебе купить длинную колбасу во имя моё! Стой, ни шагу! Вот пять крон, давай мне полкроны назад. Разрешаю тебе купить самые длинные колбасы, какие ты только найдёшь! И ещё одну бутылку коньяку во имя моё. Вот пять крон; если их не хватит, ты только скажи: здесь, на груди у меня, есть ещё. Вот, теперь ты видишь сына богатого Тру в его настоящем виде, если ты его раньше не видал.

Квислинг наконец вырвался от него и поспешно ушёл. Йон кричал ему ещё вслед:

— Смотри, чтобы тебе верно сдали с пяти крон. Потому что ты получишь много сдачи.

Прошло несколько минут, прошло целых десять минут, Йон говорил, не умолкая, и меня от этого стало клонить ко сну. Четыре раза он присаживался ко мне на пол и всё говорил; он никак не мог успокоиться и опять вскакивал. Он даже запел.

Мы услыхали шаги на лестнице, медленные шаги. Йон усмехнулся.

— Слышишь ты, как ему тяжело нести? — сказал он и, засмеявшись, высунул язык.

Но Квислингу не тяжело было нести, он ничего не нёс. Все лавки были заперты, когда он вышел. Квислинг яростно поносил всех торговцев в городе.

Только Йон один был совершенно доволен; не было сомнения, он радовался в душе, и тотчас же спросил свои деньги обратно. Он тоже яростно ругал торговцев, и его ни в чём нельзя было упрекнуть. Разве он не хотел нас угостить? Да он даже собирался бежать за Квислингом ещё с пятью кронами на угощение для нас. Потому что он не считает денег…

Свечка догорела, был поздний вечер, Йон начал зевать и хотел ложиться спать. Квислинг, совсем притихнув, сидел и о чём-то размышлял; Квислинг был всегда очень изворотлив.

— Ну, теперь нам, верно, надо идти, — сказал он, обращаясь ко мне, — идти домой и ложиться спать; может быть, мы забудем тогда, что у нас Рождество.

И он обратился к Йону Тру и пожелал ему спокойной ночи.