Иона Шекет в мире духов

— Видите ли, — провозгласил профессор Быдло, — племена грызмов и гуразмов вели на протяжении двух веков беспощадную войну друг с другом. И дело кончилось тем, что сто семнадцать лет назад в решающем бою грызмы, к которым принадлежала моя мать, подчистую вырезали племя гуразмов, включая маленьких детей и племенных животных пубру. И естественно, воплотившись в моем теле, племя гуразмов решило отомстить. Кому? Ясное дело — мне, как потомку их смертельных врагов!

— Хм… — сказал я. — Не сообщите ли вы мне для начала дату того сражения, в котором гуразмы потерпели столь трагическое поражение?

— Конечно! Восьмое число третьего месяца первого полугодия девятого цикла одиннадцатого оборота по календарю Северного полушария Бучатлана.

— Не так быстро, пожалуйста, — попросил я, внося данные в компьютер. — Подождите минуту, сейчас мы узнаем, точны ли сведения, сообщенные вам уважаемым спиритом.

В ожидании ответа профессор застыл подобно статуе Шивы — даже третья его рука безжизненно повисла. Наконец компьютер заявил трагическим голосом:

— Племя гуразмов провело в астральном мире семьдесят семь земных лет и было заново воплощено в теле некоего Шарля Быдло, родившегося от отца-землянина и матери-грызмайки. Составить карту данного индивидуума?

— Это будет стоить вам двойного гонорара, — предупредил я клиента и, получив согласие, сказал компьютеру: — Валяй, действуй.

Ответ был получен семь минут спустя.

— Присутствует ли в помещении клиент? — задал компьютер неожиданный вопрос.

— Присутствует, — ответил я, — и настаивает на полной конфиденциальности сведений.

— В таком случае, — заявил компьютер, — пусть выйдет, и я полностью конфиденциально сообщу результат лично вам, господин астролог.

— Как выйти? — опешил Шарль Быдло. — Скорее уж вам, Шекет, лучше покинуть помещение, чтобы не знать того, что сообщит компьютер.

— Вы же настаивали на полной конфиденциальности, — парировал я. — Так вот, с точки зрения моей программы, это означает, что результат не должен знать никто, кроме компьютера и меня. Клиент — лишний.

— Я протестую! — воскликнул профессор, будто находился в зале суда, и я, вообразив себя судьей, ответил, как и положено в таких случаях:

— Протест отклоняется.

Вежливость не позволила клиенту ответить мне увесистой оплеухой, хотя желание поступить именно таким образом было написано на его лице. Пыхтя от ненависти к самому себе (понятно, что это была ненависть гуразмов к грызмам, но профессору от этого было не легче), господин Быдло покинул кабинет, и я плотно закрыл за ним дверь, предложив подождать в коридоре.

— Господин Быдло, — сказал компьютер, делая ударение, естественно, на первом слоге фамилии, — покончит с собой восьмого мая две тысячи семьдесят третьего года.

Я посмотрел на календарь, встроенный в переднюю панель компьютера и показывавший даты согласно ста тридцати системам отсчета, принятым на девяноста семи планетах Галактики. Брови мои поползли вверх, и я воскликнул:

— Но это же сегодня!

— Именно, — согласился компьютер, и я даже расслышал в его голосе нотки сожаления. — Прежнее воплощение клиента покончит с материнской сутью его нынешнего воплощения в тот момент, когда вы сообщите господину Быдло результат наших исследований.

Я, конечно, был благодарен компьютеру за это «мы» — он, видите ли, решил взять на себя часть ответственности! Но пойти на такую жертву я не мог и принял ответственность за решение на себя.

— Войдите! — крикнул я, и клиент протиснулся в дверь с быстротой лани, убегающей от тигра.

— Видите ли, — сказал я, — напрасно вы в самом начале потребовали полной конфиденциальности. Сведения, сообщенные компьютером, идут по категории приватности информации с индексом два. Это означает, что знать результат имеют права только два индивидуума. В данном случае — мой компьютер и я, поскольку сведения мне уже сообщены. Вы — третий и, следовательно, лишний. Прошу извинить…

Рот господина Быдло раскрылся, а в это время третья рука добралась наконец до правого уха профессора и ущипнула его с такой силой, что бедняга подпрыгнул. Это позволило ему прийти в себя, и клиент завопил, отбросив всю свою показную интеллигентность:

— Вы злобный неуч! Вам просто нечего сказать! Я не заплачу вам ни шекеля!

— Можете заплатить в марсианских дюнах, я не против, — вставил я.

— Ни в дюнах, ни в лирах, ни в рублях, ни даже в серых пупырках! — бесновался Быдло, полностью оправдывая свою фамилию. — Неужели мне придется всю жизнь терпеть в себе этих проклятых гуразмов?

— Всю жизнь, — твердо пообещал я, не сказав бедняге, что жизнь его сократилась до размеров предсмертного вздоха. Я был уверен, что он умрет от того, что третья рука проткнет ему среднее ухо, как только Быдло покинет мой кабинет.

Я вписал сумму не полученного гонорара в графу «убытки» и постарался забыть об этом печальном инциденте, но неделю спустя, выведя на стереостену программу новостей, неожиданно обнаружил следующую, потрясшую меня информацию: