Ёпсель-мопсель

Вере Павловне снится странный сон:
Синим кобальтом покрыт небосклон,
На нем из желтого кадмия круг,
И изумрудные травы вокруг — целый луг…
Чудное пение божественных сирен
Манит, завлекая в сладкий плен,
Но, захочешь уйти не дадут:
Красные тени стоят там и тут — ждут…
Вернись скорей, Вера Павловна!
Вернись назад, Вера Павловна!
Вера Павловна, вернись скорей,
Вернись назад, в мир людей!
Выстроены в ряд хрустальные дворцы,
В них сидят взаперти их творцы,
А из слоновой кости замки
Вырастают как грибы-поганки — из ямки…
Ах, а это!? Куда не ступи,
Вместо асфальта — золотой настил!
Но, захочешь уйти, — не дадут:
Красные тени стоят там и тут — ждут…

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А вы хорошо поете! И голос у вас низкий, как у мужика… А мы фильму смотрели, «Неоконченная пьеса для механического апельсина», Кубрикова, кажется… Говорят, вроде известный, не знаю…

АНТОНИНА. А я ничего не смотрю. Говорят, вредно, облучение, и все такое прочее. А недавно включила — какие-то цветные квадратики полчаса показывали. Не знаю, что за передача…

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Может, тогда хоть радио? (Включает. Пауза.) Ой, этот Жар!

АНТОНИНА. А, по-моему, Тархундиев!

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. В смысле — жара.

АНТОНИНА. А я вот сижу и грущу, думаю о своей жизни. Так она и проходит: за частыми пьянками и нудными разговорами на запущенных кухнях, за регулярными прогулками по магазинам и томительным совершением мелких покупок, за светлым ожиданием завтра и ленивым ничегонеделанием… А ведь так и пройдет…

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Никто не даст нам избавленья…

АНТОНИНА. Изабелла, вы когда-нибудь любили?

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да. Нет. Я не знаю.

АНТОНИНА. А я да. Я и сейчас люблю.

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Хотите, я покажу вам свои фотографии? (Раскрывает перед ней альбом и тут же захлопывает.) Нет! Нет. Эти фотографии… Они уже пожелтели… Я думала, они только после смерти, а они уже, уже пожелтели… Я думала, они только после смерти, а они уже, уже желтые… А ведь так же пожелтеет и сморщится кожа, кожа на моем лице… Лицо не может не иметь цвета… Оно или красное, или белое, или желтое… А когда все в порядке, телесного цвета. Наверно, мы бестелесные, когда нам слишком хорошо… А когда плохо…

АНТОНИНА. Ничего. Все будет хорошо. Все там будем. У меня ведь тоже такой кризняк… На каком-нибудь там овощехранилище вместе с другими корнеплодами гниют и плоды моих былых побед.

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА.(Обнимает АНТОНИНУ.) Мне кажется… Кажется, я… (Они встают и танцуют под медленную музыку. Врывается бабушка.)

АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Да вырубите вы энто! Ужой спать пора, а вы тут бесчинствуете! Завтра будете…

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Все, все меня завтраками кормят… А что завтра? Известно, что… Если бы старость могла…

Третяя сцена.

АНТОНИНА лежит на ковре лицом вниз и плачет навзрыд. Входит ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА.

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что случилось?

АНТОНИНА. Я поняла.

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что ты поняла?

АНТОНИНА. Жизнь, в которой торжествуют материальные блага, — это смерть, духовная смерть!

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Кто тебе сказал?

АНТОНИНА. Я сама дотумкала!

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ерундистика какая-то! Жизнь торжествует над смертью и смеется ей в лицо: ха-ха-ха!

АНТОНИНА.(Загибает пальцы на руке и шевелит губами.) Сосчитайте сами! Сосчитайте, кто придет на ваши похороны.

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ты что, тронулась?

АНТОНИНА. Это не я. Это Девил. (Берет книгу и читает.) Если вы полагаете, что люди очень интересуются вами, ответьте, пожалуйста, на вопрос: сколько людей придет на ваши похороны, если вы завтра умрете? А?

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну и сколько ты насчитала?

АНТОНИНА. Пока только двоих!

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Кто это, если не секрет?

АНТОНИНА. Моя мать. Мой отец. И… все!

ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что, и все?