Йоркширская роза

Этого не произошло. Лоренсу становилось все хуже. В апреле, когда новости, как международные, так и отечественные, были из рук вон скверными – Албания угрожала войной Греции, Россия объявила об увеличении армии в четыре раза, а Германия сообщала о спуске на воду четырнадцати новых военных кораблей; суфражистки поджигали дома в Лондоне, в Ирландии вспыхнула гражданская война, – доктор Тодд сказал, что инфекция, с которой не может справиться Лоренс, имеет туберкулезный характер.

«Что это значит?» – телеграфировала Нина из Парижа, где она и Руперт остановились в отеле «Георг Пятый».

«Насколько серьезно болен папа? – телеграфировал из Лондона Ноуэл. – Должен ли я приехать?»

«Держи меня в курсе происходящего, – телеграфиг ровал Роуз Гарри из Суррея. – Если нужно, буду с тобой через несколько часов».

Первого мая, когда ребятишки с Бексайд-стрит и их учителя веселились на поле у реки и танцевали вокруг украшенного цветами майского дерева, размахивая пестрыми лентами, Лоренс, лежа в объятиях Лиззи, улыбнулся ей, ласково похлопал ее по руке и отошел в мир иной так же мирно, как жил.

Роуз не могла этому поверить. Словно наступил конец света. Она не могла плакать и была так потрясена, что, когда сразу вслед за Ноуэлом, Лотти, Уильямом и Сарой приехал Гарри, она едва заметила его присутствие. В голове у нее, как заклинание, звучало одно и то же: «Папа умер. Я больше никогда его не увижу. Никогда!»

Она вспоминала, как отец, когда она была еще совсем маленькой девочкой, учил ее видеть красоту в самых обычных предметах, как он уверял ее, что даже фабричные трубы могут быть прекрасными. Вспоминала их совместные фотографические вылазки. Думала о том, как достойно он нес тяжкую ношу своей болезни, о том, что ни разу не повысил на нее голос…

Вся Бексайд-стрит собралась на похоронах.

– Он был таким хорошим человеком, – сказала Герти, утирая слезы подобранным на фабрике дырявым лоскутом белой материи, который служил ей носовым платком.

– Твой па умел держать марку, – заговорил Альберт; глаза у него блестели от слез, а старая фетровая шляпа, та самая, в которой он был, когда перевозил семейство Сагден на Бексайд-стрит, сбилась на затылок. – На свой тихий и спокойный лад он был героем, настоящим героем.

Приехали Нина и Руперт. Нина, потрясенная горем, совсем пала духом и с трудом держалась на ногах.

Уолтер помогал Ноуэлу, Уильяму и Гарри нести гроб, на крышке которого лежала масса белых роз.

– Белая роза Йорка, – тихо проговорил Гарри, обнимая Роуз за плечи одной рукой. – Цветы Йоркшира для прирожденного йоркширца.

Череда провожающих к церкви запряженный лошадьми катафалк являла собой самое пестрое собрание людей, какое довелось видеть на Бексайд-стрит и вряд ли когда-либо еще доведется увидеть. Вдова, которая пользовалась репутацией самой умелой портнихи во всем западном округе Брэдфорда, выглядела и держала себя как вдовствующая герцогиня. Настоящий молодой герцог и его супруга. Рыжеволосый молодой человек в трауре, похожий на художника. Бывший ткач с фабрики Риммингтонов, такой рослый и грузный, что напоминал движущуюся гору. Богатый владелец фабрики Риммингтонов в каракулевом пальто и с черной шляпой на голове. Пожилой извозчик с черной лентой на рукаве поношенного пальто и с еще одной черной лентой на еще более поношенной шляпе.

Молодая леди, траурное одеяние которой просто кричало о том, что за него заплачено больше денег, чем получает фабричный рабочий за целый год тяжелого труда. Волосы леди под шляпой с траурной вуалью отливали золотом, словно спелый ячмень под солнцем. Молодая ткачиха с фабрики Латтеруорта и ее уже не очень молодая, но все еще красивая мать. Молодой армейский офицер в особой форме элитного полка. Член парламента от партии лейбористов и его жена. Местный проповедник методистской церкви, всем известный и всеми почитаемый. И целая процессия соседей-рабочих, многие в деревянных башмаках за неимением другой обуви.

Объединенные чувством потери, они проводили гроб на кладбище, а после этого собрались в доме Сагденов для традиционной поминальной трапезы, состоявшей из салата с ветчиной и обжигающе горячего чая.

– Что теперь будет делать мама? – спросила у Роуз Нина, кожа на лице у которой оставалась такой же чистой, без единого пятнышка, словно лучший фарфор, несмотря на реки пролитых слез.

Роуз, поглощенной своим горем, было совершенно безразлично, как она выглядит физически; Нине она ответила невесело и вяло:

– Не знаю. Наверное, она останется здесь. И я вернусь сюда, буду жить с мамой, чтобы ей не было так одиноко, и…

– В этом нет необходимости, – вмешался в их разговор Уильям. – Мама хочет перебраться к нам. Если как следует подумать, то мысль эта хорошая. Когда заседает парламент и я нахожусь в Лондоне, Саре даже не с кем пообщаться, вот мама и составит ей компанию. К тому же она обожает Эмму-Роуз и поможет Саре ухаживать за девочкой.