Ёшкин кот

Зимние сумерки незаметно переросли в полночь. В этот вечер народившаяся молодая луна таинственно и необычайно ярко светила, казалось, ярче, чем прежде. Почему-то спать ещё не хотелось, и Коля весь вечер не находил себе места, не зная, чем себя занять. Подойдя к окну, он ловким движением отдёрнул прозрачную штору и сквозь стекло, покрытое изморозью, заметил, что снежные наносы под окном необычно сияли. Искристые снежинки отражали лунный свет прямо в окно. Согретым в тепле пальцем он провёл по сказочно замёрзшему стеклу с морозным узором, сверкающим синевой. Едва заметный от пальца отпечаток напоминал ему знакомый след, похожий то ли на лыжный, то ли на санный. Ему казалось, что он опять оказался на морозной снежной дороге, по которой однажды пришлось ему ехать в санях, запряжённых лошадью, по скрипучему снежному насту. Ему вспомнилось, как комья и снежная пыль, вылетавшие из-под копыт молодой лошадёнки, окутанной матовым паром от быстрого бега, забивали лицо и одежду. Этот путь в санях Коля запомнил надолго. Между тем Колю вдруг осенила мысль отправиться на мороз, оказаться среди снежных заносов, проложить лыжный след, похожий на след на морозном стекле.

В доме по всем углам витала гнетущая тишина. Родителей ещё не было, и, похоже, они ещё не скоро вернутся с работы домой. Коля впопыхах накинул на плечи пальтецо, натянул на голову шапку и, прихватив в сенях старенькие лыжи, сбежал с крыльца на улицу. Прохладный, освежающий воздух, знакомый от вкуса ментоловых конфет, ударил ему в лицо. Коля проглотил слюну и подумал: «Неплохо бы сейчас запустить в рот знакомую сладость».

Он почерпнул варежкой пригоршню белоснежного снега, поднёс её ко рту и с привычной торопливостью провёл языком по снежному бугорку, словно в руках был не снег, а заветный, замороженный матерью, кружок из домашнего молока. Вкус стылых снежинок растворился во рту, и холод сковал зубы. «Ничего себе сладость! ― подумал он. ― Хорошо, что зуб на зуб попадает и можно пар от дыхания пустить».

Ставни на окнах у многих домов уже были закрыты. Только в немногих светился тусклый домашний свет, словно он исходил от церковных лампадок, бледной тенью ложась на сверкающий снег.

Зато от серебристого лунного света торжественно сверкала улица.

«Вот, ― подумал Коля, ― сейчас добегу до Василька. В окнах у него ещё горит свет. Всё равно не спит. Вдвоём бродить веселей будет». Стоя под окном его дома, заметённого снегом, Коля долго всматривался в замёрзшее стекло, пытаясь разглядеть силуэт друга. Заметив в избе промелькнувшую тень, Коля робко постучал по стеклу обмёрзшей варежкой. Звук получился глухой, словно бил он в тугой барабан, но был услышан. Тень в избе метнулась к окну и долго всматривалась в темноту улицы.

― Кого ещё леший принёс в столь поздний час? ― раздался недовольный, едва уловимый женский голос.

Поначалу от неожиданности Коля отпрянул от окна, затем, снова прильнув вплотную к стеклу, замёрзшими губами чуть слышно пролепетал:

― Это я, Коля! Позовите Василька!

Большая тень качнулась и удалилась внутрь избы, а вместо неё появилась тень поменьше. «Похоже, это Василёк!» ― мелькнула радостная мысль, и Коля ещё ближе прислонился к стеклу, так, что ему захотелось лизнуть льдинку, образовавшуюся на морозном стекле. Но возникшие воспоминания остановили его: когда-то однажды он чуть не лишился «болтливого» языка, решив облизнуть застывшую на морозе металлическую щеколду на воротах.

Коля сбросил варежку и еле послушным пальцем прочертил на стекле зигзаг, похожий на непонятную каракатицу. Василёк, стоя по другую сторону окна, беспомощно вертел головой, пытаясь разглядеть на стекле непонятный знак, адресованный ему. Тень от окна исчезла, дверь сеней скрипнула, и в просвете дверей на пороге показался Василь.

― Чего тебе?

― Выходи, на луну смотреть будем!

― Сдалась она тебе! Ты что на ней увидишь? Светит и пусть светит.

― Тогда на снег посмотри, как он искрится, как в солнечный день. На лыжах одно удовольствие катить.

― Ну, ты скоро закроешь дверь? ― раздался сердитый голос матери. ― Всю избу остудил!

― Подожди меня, я сейчас, мигом! ― тихо донеслось до Коли, и дверь, жалобно скрипнув, поглотила свет и тепло, выходившее из избы.

Лунный диск, излучавший свет в окружении звёздного неба, сиял и старался украсить сугробы и ветви деревьев, от которых едва заметные тени ложились на ещё не тронутый снег, густо выпавший накануне. Василь не заставил себя долго ждать. Он выбежал из ворот и, оглядевшись по сторонам, замер, словно околдованный лунным сиянием. На нём был серый бушлат, подпоясанный узким ремнём, на ногах не по размеру большие валенки в загибах на голенищах, на голове потёртая шапка-ушанка, из-под которой торчал сноп светлых волос, ниспадавший прямо на лоб, да сияли весёлые с отблеском лунного цвета глаза.

― Да! Тебе точно не страшен мороз! До утра можно лазить в сугробах. А где твои лыжи?