Иосиф Бродский глазами современников (1996-2005)

Нет, не ей, но кому, я не знаю.

Он знал польский язык, когда вы с ним познакомились?

Я не думаю, но он интересовался польскими поэтами. Он хотел переводить их, чтобы получать какие-то деньги. Особенно он заинтересовался Галчиньским, может быть потому, что я подарила ему пластинку с его чтением. По-моему, он прекрасно перевел его "В лесничестве Пране". А "Заговоренные дрожки" — просто чудо, это конгениально. Но Нор- видом он заинтересовался по другим причинам, не потому, что надо было переводить: в нем он нашел что-то близкое для себя. Потом как будто до него дошло, что польские поэты, конечно, хороши, но это не то. Он начал искать метафизическую поэзию. И нашел, конечно, в Англии семнадцатого века.

К какому времени он все-таки овладел польским языком? Вы переписывались по-русски?

Исключительно по-русски. Но он очень забавно делал польские вставки в письмах ко мне, иногда переводы, иногда сам сочинял на польском языке стишки, смешные, старался меня развеселить.

Вы сказали, что переписка оборвалась. В силу каких обстоятельств?

Он уехал из России.

Вы снова встретились с ним в 1976 году в Америке?

Я была год в Соединенных Штатах на стипендии Фульбрайта в Питсбурге и приехала на несколько дней в Энн Арбор. Там был очень известный Институт Социальной Психологии. Я узнала, что Иосиф работает в Энн Арборе, потому что встретилась с кем-то с кафедры филологического факультета в библиотеке, кто знал телефон Иосифа в Нью-Йорке. Я попросила у него номер телефона и позвонила Иосифу. Он абсолютно не ожидал такого сюрприза. У него еще не было своей квартиры в Нью-Йорке, он жил у своего приятеля-американца. Пригласил меня в свою "каюту" и читал мне свои стихи. Одно, особенно сложное, "Колыбельная Трескового мыса".

Ну это один из его шедевров. Продолжайте, пожалуйста, рассказ о вашей встрече в Америке.

Так вот, когда я позвонила ему, он очень обрадовался. "Это нечто мистическое", — повторял он несколько раз. Я была в Нью-Йорке три дня, потом уехала в Нью-Хейвен и он звонил мне каждый день. И когда я вернулась в Нью-Йорк, мы встретились. Это было и смешно и страшно. Я боялась этой встречи. Знаете, как люди меняются. Но все было так, как будто мы вчера виделись в последний раз. Он пригласил меня в китайский ресторан, потом мы пошли в Гринвич Виллидж. И там он читал стихи по-польски в оригинале "Заговоренные дрожки". И я обалдела, потому что это был прекрасный польский язык без акцента. Он и тогда переводил Галчиньского, исключительно хорошие переводы. Он схватил дух юмора Галчиньского. Официантка спросила, на каком языке мы разговариваем.

У вас есть любимые стихи Бродского, кроме посвященных вам?

Стихи о Венеции. Конечно, для меня тоже очень важна его поэма "Исаак и Авраам". Тоже нечто совершенно новое и необыкновенное. Ее привез Дравич из России. По-моему, эта поэма тоже доказательство его душевного перелома.

Говорили ли вы устно или письменно на религиозные темы?

Он сначала писал, что есть что-то, что можно назвать Абсолютом, а потом о своих сомнениях. По-моему, все свои личные невзгоды, бедствия, все осложнения жизни служили ему стимулом для творчества и для героической жизни. Но с другой стороны, он все-таки считал, что это несправедливо, что столько бед на него свалилось. А вот что он писал: "Я сейчас подумал, что если понадобятся какие-то мотивы, документы для поступления когда-нибудь в тот монастырь, можно будет с успехом употребить эти письма".

Да, самоуничижение и гордость легко в нем уживались. Не потому ли его не принимали за своего ни христиане, ни евреи?

Может быть, он этого хотел. Он хотел во что бы то ни стало сохранить свою самостоятельность.

И все-таки мы не должны забывать, что он на каждое Рождество писал стихи.

Да, это как будто аргумент в пользу того, что он христианский поэт. Я думаю, что Рождество было таким праздником, который даже физически стимулировал его к размышлениям и к творчеству. К какому-то очень тонкому, без дерзости, без иронии писанию.

Вам не кажется, что он все время осознавал, как близко стоит за плечами смерть. Ведь у него с детства было больное сердце?