Иосиф Бродский глазами современников (1996-2005)

Глубокая осень 1968 года. Я прилетел в Ленинград, и когда мы встретились, сначала были стихи, общие разговоры, а потом я спросил его: "Что ты сейчас делаешь?" Он сказал: "Вот письмо пишу". — "Что-то личное?" — "Да не совсем. А впрочем, вот посмотри". Письмо адресовано было Л. И. Брежневу по поводу приговора с высшей мерой наказания по ленинградскому "самолетному делу". Я прочитал письмо и, естественно, как реалист, спросил: "Зачем тебе это? Ведь ничего не изменится: приговор из-за твоего письма не отменят, а ты и так на контроле, под колпаком: лишнее лыко в строку". Он: "Тут же смертный приговор… Я должен написать". Меня это тогда немного удивило.

О том, что его допрашивали в КГБ по ленинградскому "самолетному делу", я не знал. Он об этом мне не говорил. Вот по среднеазиатскому "самолетному", но это же пятидесятые годы.

Есть тут еще один момент: если попытаться дать Иосифу предельно обобщенную характеристику, ее можно сформулировать в одной фразе — он был человек достойный. И держался с достоинством, в любой ситуации. А себя ловлю на том, что имею десяток разных лиц: здесь — директор, там — подчиненный, тут общаюсь на своем уровне, на родительском собрании в школе — отец, а на трассе с инспектором ГАИ — нарушитель и т. д. И всюду выступаешь в новой роли: при этом пьеса — говно, режиссер — мудак, актеры — дебилы, каждый тащит одеяло на себя. И ты им под стать, потому что играешь этот спектакль и в разных амплуа на сцену выходишь. А вот Иосиф был всегда в одном образе и не перестраивался в зависимости от обстоятельств. Он был предельно цельный человек. Граней много, а образ один. Этому можно позавидовать. И не меньше, чем таланту: ибо талант от Бога, а это от себя самого. С возрастом становишься консервативным и уже не перестраиваешься под собеседника; с годами методом сравнения, проб и ошибок, по "гамбургскому счету" устанавливаешь свой истинный уровень, или как нынче говорят — рейтинг. А Иосиф уже в двадцать лет свой уровень знал. А когда ему стукнуло двадцать пять, это знали многие.

Это весьма любопытно, что вы рассказали о письме Бродского Брежневу. Следовательно, его письмо Брежневу при отъезде из СССР было не первым.

Да, не первое. Не знаю, отправил ли он его, но то, что оно было написано, могу засвидетельствовать, потому что читал.

Так все-таки была эмиграция или высылка? Были ли у Бродского желания и попытки уехать из СССР еще до 1972 года?

Да, были. В 1968 году, видимо, это было связано с любовью к английской девушке[34]. Учитывая его сложную личную жизнь, я никогда не спрашивал его ни о Марине, ни о других женщинах, хотя что-то на глазах происходило, что-то от Рейна знал, но самого Иосифа об этом не спрашивал. Знаю только, что брак как бы должен был состояться, но в соответствующих органах тоже об этом знали и девушку в Союз не пустили. Тогда у него и появилось желание оказаться за границей для того, чтобы… И в том же 1968-м он меня спрашивал: если он наймется на рыболовное судно, что не так сложно было, то можно ли в узком проливе (Каттегат, Скагеррак) спрыгнуть и доплыть до берега. Я ему сказал, что это совершенно безнадежный вариант.

Особенно учитывая, что плавать Иосиф не умел!

Я даже не спрашивал, умеет ли он плавать, но это дохлое дело: во-первых, тебя могут с судна уложить или достать: спустить шлюпку, догнать. И даже если это сделать ночью незаметно, то два километра в холодной воде — это вариант самоубийства. Такой разговор был.

А когда он уезжал в июне 1972 года, вы были в Ленинграде?

Нет, я с ним последний раз виделся в марте 1972-го.

Скажите пару слов о том, как вас готовили в космонавты.