Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»

Мятеж был подавлен за два дня. Потери с обеих сторон достигли трех тысяч человек. Вспоминая о боях в Барселоне, Григулевич всегда повторял: «Никому не пожелаю пережить такое. Там я по-настоящему понял смысл слов: “звериный оскал гражданской войны”. Несколько раз я был на волоске от гибели. До сих пор не знаю, кто стрелял в меня — свои или мятежники? Все перемешались, пуляли напропалую, со всех сторон. Подошвы ботинок прилипали к брусчатке, обильно политой кровью. Это было всеобщее остервенение, испанцы — храбрые бойцы, никто не хотел уступать и потому никто не просил пощады».

Поражения республики на фронтах, сложная внутренняя обстановка, проникновение агентов «пятой колонны» в жизненно важные государственные органы, все более отчетливая неспособность интербригадовцев переломить ситуацию, организовать контрнаступление, отбросить франкистов и германско-итальянский экспедиционный корпус к исходным позициям, — сказывались на боеспособности воинских частей, моральном состоянии тыла. Чтобы в войсках не ослабевала дисциплина, командирам и комиссарам приходилось прибегать к крайней мере: расстреливать перед строем за проявления трусости и пораженческие настроения.

Особой беспощадностью к пораженцам и предателям «прославился» Андре Марти, политкомиссар интербригад в Испании, которого враги и «мягкотелые попутчики» нередко называли «мясником из Альбасете»[14]. В годы Гражданской войны в России Андре Марти был руководителем восстания французских военных моряков на Черном море. Именно в то время он твердо усвоил бескомпромиссную формулу: «Революция только тогда чего-нибудь стоит, когда умеет защищаться».

События в Испании притягивали в страну авантюристов, уголовников и мошенников со всего мира. Они скрывались в общей массе революционеров-идеалистов, выдавая себя за сознательных борцов за светлое будущее трудящихся масс и преследуя сугубо корыстные цели. Они-то и распространяли слухи, порочащие Марти. «У меня большевистская школа, никаких уступок врагу», — любил повторять комиссар, с презрением отметая обвинения в жестокости.

Иосиф часто бывал в штаб-квартире Марти, выполняя поручения Белкина. В обратный путь Григулевич-«Окампо» отправлялся не с пустыми руками: в секретной канцелярии Марти ему вручали увесистые засургученные пакеты с паспортами и другими личными документами погибших интербригадовцев. Один из этих паспортов, который принадлежал студенту-аргентинцу, Иосиф получит в 1938 году из рук резидента НКВД в Нью-Йорке Петра Гутцайта для использования в качестве документа прикрытия в Мексике и Соединенных Штатах.

Григулевич с искренним уважением относился к представителям Коминтерна в Испании: Марти, Кодовилья, Герэ входили в когорту профессиональных революционеров. Интересам революции они подчиняли все свои решения и поступки. Любые нападки на них, считал Иосиф, распускание слухов о их «прегрешениях», злоупотреблении террором, проявлении жестокости в отношении своих, — не более чем сознательная вражеская пропаганда, направленная на ослабление республики. Позднее, подбирая людей в разведывательную сеть в Буэнос-Айресе и Сантьяго-де-Чили, Григулевич с особым доверием относился к тем кандидатам, о которых когда-то с похвалой отзывался Марти. Для Иосифа это была наилучшая характеристика.

Именно поэтому он считал несправедливым, даже клеветническим то, каким изображен Андре Марти в романе Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол». «Мясник из Альбасете» получился у писателя настолько зловещим персонажем, что в сравнении с ним франкисты в романе казались почти гуманистами. Григулевича познакомил с Хемингуэем Михаил Кольцов, но дальнейшего развития это знакомство не получило. Возможно, потому, что «Окампо» держался в тени, не просил автографов и избегал шумных пирушек. Американский писатель еще не был маститым «папой Хэмом», освященным Нобелевской премией. По мнению Иосифа, американца нельзя было отнести к «своим». Он был попутчиком, не более того. Из писателей-иностранцев, приехавших помочь республике, Хемингуэй выделялся богемными пристрастиями. Для обитателей отеля «Гэйлорд» они были очевидными. Задумчиво поглощать виски под вражеским обстрелом — это, конечно, было красиво. Но Иосифу казалась показной бравада писателя, а его манеры — панибратскими. Григулевич не терпел панибратства.