Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»

Разговор в ресторане так и остался бы мимолетным событием в жизни его участников, если бы дон Танкредо не написал весной 1943 года свою очередную, 33-ю по счету книгу под названием «Трансформация Гитлера». В руки Григулевича роман Пиночета попал гораздо позже, в августе 1945 года. Читая книгу, Григулевич не переставал удивляться прозорливости автора. Дон Танкредо предсказал даже Берлинскую мирную конференцию, в которой в эти самые августовские дни принимали участие Черчилль, Трумэн и Сталин. Правда, писатель не мог предвидеть всего: у него представителем Соединенных Штатов был не Трумэн, а Рузвельт, умерший накануне победы. Своих «героев» — нацистских иерархов, скрывающихся от суда, дон Танкредо превратил не в нищих, а… в евреев. С живописными подробностями писатель рассказал о том, как Гитлер «трансформировался» в Гольдштейна, Геббельс — в Гуттмана, а Гиммлер — в Мейера. Никому не пришло бы в голову искать нацистских преступников среди уцелевших от преследований евреев. Но возмездие неизбежно. Карающий меч судьбы настиг всех…

Глава XIX. СИКЕЙРОС ВЫХОДИТ ИЗ ИГРЫ

Торжественное открытие Школы имени Мексики произошло 25 марта 1942 года. Посмотреть на мураль «в неофициальном порядке» приходили чильянские друзья и знакомые Сикейроса. Багрово-золотистый колорит росписи окутывал библиотечный зал, создавал иллюзию погружения в историю, одушевления персонажей прошлого, которые, казалось, вот-вот ступят вниз на паркет…

Сикейрос гордился достигнутыми в росписи «оптическими эффектами». Человеческие фигуры на ней жили своей жизнью: «Они сжимались и увеличивались, сходились или расходились в стороны… Все менялось и двигалось, когда мы направлялись к входной двери или шли в направлении окон, к противоположной стене… Мы просто развлекались, как дети, магией этих волшебных картин!» — так написал Сикейрос в мемуарах.

По заказу мексиканского посольства чилийский искусствовед Эрнесто Эслава подготовил к торжественному открытию школы брошюру с описанием мурали и сопутствующих ей живописных панно с портретами «либертадорес» и мыслителей Латинской Америки (исключение было сделано только для одного «нелатиноамериканца» — Авраама Линкольна). Эслава с восхищением отзывался о передовых концептуальных подходах Сикейроса к монументальной живописи, образной и цветовой энергетике мурали, использовании новейших материалов — от пироксилина и ярких анилиновых красок до «механических кистей».

По случаю открытия школы посол Эспиндола разослал несколько десятков приглашений. Трудно сказать сейчас, кто реально присутствовал на мероприятии. В списке, опубликованном газетой «Дискусьон», были названы среди прочих — посол США Клодт Боуэрс, шеф криминальной полиции Освальдо Сагуэса, посол Кубы Писси де Поррас, генеральный консул Коста-Рики Алехандро Орреамуно Бор-бон, лидер Социалистической партии сенатор Мармадуке Грове, перуанский публицист и политик Мануэль Сеоане, фотограф Антонио Кинтана, художники Алипио Харамильо, Эрвин Веннер и многие другие.

Среди этих «других» был Леопольд. Разве мог он пропустить столь важное событие в жизни Давида и Анхелики! Поэтому «кубинский коммерсант» прибыл в числе первых к президентскому поезду, стоявшему под парами на Центральном вокзале в ожидании почетных пассажиров до Чильяна. Григулевич тоже присутствовал на церемонии открытия. Именно на март 1942 года пришлась одна из четырех служебных командировок Григулевича в Чили за период его руководства резидентурой. Но в официальном списке лиц, приглашенных на церемонию открытия мурали, он, конечно, не значился.

* * *

«Антонио» встретился с Сикейросом в импровизированной «конспиративной квартире» — пустой в утренний час проекционной будке городского кинотеатра. В разговоре не было преамбул, воспоминаний о пережитом, и тем более о мексиканском деле. Сикейрос поставил вопрос прямо, в своем стиле, без каких-либо маневров вокруг и около: «Мне пора возвращаться домой, в Мехико. Будь что будет. Свои обязательства перед Советским Союзом я полностью выполнил. Меня ждут новые творческие задачи. Я не могу гнить в глухомани. Если Москве потребуется в будущем моя помощь, ты знаешь, как со мной связаться».

Сикейрос стал подумывать о возвращении на родину с конца февраля 1942 года. Главный для него вопрос: сохраняет ли дело Троцкого — Шелдона актуальность для ФБР? Не арестуют ли его американцы, как только он покинет пределы Чили?

Григулевич понимал, что от своего решения Сикейрос не отступится. Это упрямец, каких поискать. Его не переубедишь. И в самом деле, сколько он должен обретаться в Чили, чтобы забыли о его причастности к операции «Утка»?

«У меня нет возражений, — сказал Иосиф. — Художнику нужны новые впечатления, поездки, выставочные залы и хорошие заработки. Можешь считать, что с этой минуты ты волен как птица. Но одну формальность все-таки нужно соблюсти».

«Какую?» — насторожился Сикейрос.

«Надо написать письмо на имя нашего общего начальника в Москве. Ты выскажешь ему то же самое, что я только что услышал от тебя».