Иосиф и его братья. Том 1

– Какого ты пола, – отвечал Иосиф, – это ясно и общепонятно, но с богами и полубогами дело обстоит не так просто. Многие называют Таммуза не владыкой, а владычицей. Они имеют при этом в виду богиню Нану, но в то же время и бога, который с нею находится, или его вместо нее, ибо разве Иштар – женщина? Я видел ее кумир с бородой. Но почему же я не говорю: «его кумир»? Иаков, отец наш, кумиров себе не творит. Не творить кумиров – это, несомненно, самое умное. Но нам приходится говорить, и неловкая однозначность наших слов грешит против правды. Скажи, Иштар – это утренняя звезда?

– Да, и вечерняя.

– Значит, она и то и другое. А на одном камне я прочитал о ней: «Вечером женщина, утром мужчина». Как же тут сотворишь кумир? И какое тут слово употребишь, – «он» или «она», – чтобы не погрешить против правды? Я видел кумир бога воды, которая орошает поля Египта, и одна грудь у него была женская, а другая – мужская. Таммуз, возможно, был девой и стал юношей только в силу своей смерти.

– Разве смерть способна изменить пол?

– Мертвец – бог. Он – Таммуз, пастух, которого здесь зовут Адонисом, а там, внизу – Усири. Там он с бородкой, даже если при жизни и был женщиной.

– Ты говорил, что у Мами были очень нежные щеки и что они благоухали, как лепестки роз, когда ты их целовал. Я не хочу представлять себе ее бородатой! И если ты потребуешь этого от меня, я тебя не послушаюсь.

– Дурачок, я вовсе не требую этого от тебя, – со смехом сказал Иосиф. – Я просто рассказываю тебе о людях, что живут там, внизу, и о том, что они думают о необщепонятном.

– Пухлые мои щеки тоже нежны и мягки, – заметил Вениамин и погладил ладонями свои щеки. – Это потому, что я еще даже не юн, а мал. Ты же – юн. Поэтому ты бреешься и держишь лицо свое в чистоте, покуда не станешь мужчиной.

– Да, я держу себя в чистоте, – ответил Иосиф, – а ты и так чист. У тебя щеки так же нежны, как у Мами, потому что ты еще подобен ангелу всевышнего, бога, владыки, господа, который обручен с нашим племенем и с которым оно обручено во плоти через завет Авраама. Ибо Он – наш кровный и ревнивый жених, а Израиль – невеста. Но это еще вопрос – невеста Израиль или жених. Это не общепонятно, и кумиром этого нельзя представлять, ибо Израиль – это, во всяком случае, обрезанный, посвященный и назначенный в невесты жених. Представляя себе элохима мысленно, я вижу его похожим на отца, который любит меня больше, чем моих товарищей. Но я знаю, что любит он во мне Мами, потому что я жив, а она мертва, – значит, она живет для него в другом поле. Я и мать – одно целое. Но глядя на меня, Иаков имеет в виду Рахиль, подобно тому как здешние жители имеют в виду Нану, когда называют Таммуза владычицей.

– Я тоже, я тоже имею в виду Мами, когда я нежен с тобой, Иосифиа, милый мой Иегосиф! – воскликнул Вениамин, обнимая брата обеими руками. – Понимаешь, это замена и замещенье. Ведь прекраснощекой суждено было уйти на запад ради моей жизни, поэтому малыш от рожденья – сирота и преступник. Но ты мне как она, ты ведешь меня за руку в рощу, в мир, под зеленые дерева, ты рассказываешь мне праздник по всем его часам и сплетаешь мне венки, как сплетала бы их она, хотя, само собой разумеется, жалуешь меня не всякими ветками, приберегая иные для себя самого. Ах, если бы с ней не случилась в дороге эта беда и она осталась жива! Ах, если бы она была подобна дереву, которое без труда распахнулось и растворилось и выпустило отпрыска! Какое, ты сказал, это было дерево? Память моя коротка, как мои ножки и пальчики.

– Пойдем, пора! – сказал Иосиф.

Небесный сон