Иосиф Кобзон. Мгновения…

Человек-скала, он сражался за жизнь до последних секунд. Он был настолько крепким, мощным — казалось, и на этот раз обязательно выкарабкается. Отдохнет в больнице, врачи подштопают — и снова на сцену. Так было всегда. Мы и мысли такой не допускали, что он должен уйти.

Он обладал потрясающим юмором. Потрясающим! Любил, чтобы вокруг него кипела жизнь, чтобы никто не грустил и не скучал. Рядом с ним было комфортно, легко. Казалось бы, с виду такой серьезный, солидный, суховатый человек. А на самом деле — тонкий, чуткий, отзывчивый, душевный.

Я знаю Иосифа с 1974 года. Славное было время! Мы молодые, задорные… Ценности в жизни у нас были другие. И атмосфера другая — более человечная… Мы все состояли в одной концертной организации и очень дружили. Огромная семья, многожанровая: певцы, музыканты-оркестранты, юмористы, чтецы, эксцентрики — кого там только не было. И никакого разделения «по кастам», «по звездности». Все вместе ездили на фестивали, в гастрольные туры. Давали по пять-шесть концертов в день. А вечером, когда еле живые возвращались в гостиницу, каждый раз собирались в чьем-то огромном номере. И неважно, Иося там жил в роскошных апартаментах или кто-то другой, из Большого театра. До утра мы не могли наговориться. Это была роскошь общения!

Большие туры, долгие переезды из города в город… Иосиф ездил вместе со всей гастрольной группой в автобусе. А ведь мог пользоваться персональной машиной! Но ему хотелось быть с нами, в гуще событий. Он дышал временем, нашими чаяниями, заботами. Никого не оставлял без внимания — особенно тех, кто обращался к нему с какой-то просьбой. Ни разу не замечала за ним проявлений «звездной болезни».

Кобзон был человеком-флагманом. Такое ощущение, что он мог разрешить любую проблему. Что он всемогущий. К нему мог обратиться каждый, и он всегда готов был помочь.

Я тогда жила в хрущевке на первом этаже и очень любила принимать у себя гостей. А гости по большей части иностранные: представители комсомольских организаций социалистических стран. Мы все тогда были комсомольцами… Иосиф как-то приехал ко мне и говорит: «Надо бы тебе квартиру посолиднее — неприлично принимать высоких гостей в хрущевке. Попробуем организовать тебе достойное жилье». Казалось бы, какое ему дело до моих жилищных условий? У меня в голове не укладывалось, что в этом заложены какие-то серьезные правила: статусность, имидж страны. Представьте: подъезжают солидные машины, оттуда выходят иностранные гости — и идут в хрущевку, на первый этаж. А я смеялась: сверху не капает, есть что поесть, гармошка с собой — чего еще надо? Нам было весело, мы могли петь и были счастливы. Соседи аплодировали — а куда им деваться: слышимость уникальная со всех сторон. Иосиф для всех нас был большим авторитетом, потому что даже такие «мелочи» замечал. И ведь добился, чтобы мне выделили презентабельную квартиру!

Я его уважаю и ценю, потому что это человек бескорыстный. Рядом с ним были разные люди: и те, кто его боготворил, и те, кто просто пользовался его авторитетом, его славой. Но он очень лояльно и демократично относился ко всем. Хотя, знаю, были такие личности, с которыми он не хотел бы общаться.

Иосиф мог отстоять любого, остро чувствовал несправедливость. Как сейчас помню свое шоковое состояние, когда меня не приняли в партию. Ведь выучила наизусть партийный устав — на комиссии так рассказала, как песню спела. На все вопросы ответила. А меня выставили за дверь. Сказали: ты нам не подходишь. Почему не подхожу? Что я не так сделала? Оказывается, правила другие: надо быть скромнее. Слишком активная. А я-то думала, что пример надо подавать именно своей активностью… Чудовищная какая-то несправедливость. А Иосиф был тогда в комиссии по приему в партию. Говорит мне: «Не переживай, пойдем с тобой повторно. Ты только помалкивай и на меня смотри. Я кивну — и ты молча кивай. Тебе вопрос зададут — я отвечу, а ты только знай головой мотай в нужную сторону». Захожу — все те же люди в комиссии. Иося мне на губы показывает: молчи. Мне задают какие-то вопросы… Оказывается, открывать рот и правда было необязательно, достаточно всего лишь кивнуть. Иосиф обращается к членам комиссии: «Девушка-то ведь хорошая — все осознала, подготовилась…» И что такое особенное я осознала? К чему подготовилась? Кивать, как китайский болванчик? Для меня это была наука. Школа взаимодействия с бюрократической машиной…

Мышление у него — государственное