Произведение длинное, шесть куплетов. Рядом со мной сидит очаровательная Юлия Рутберг.
— Я тоже люблю Кобзона, но чувство меры… — тихо говорит она.
Я тоже тихо:
— Песня такая.
Кобзон допел, зал и не думает с ним расставаться.
— Что вам спеть?
Голос из зала:
— «My Way».
Кобзон поет. И тут начинается что-то непонятное. Все понимают, что он поет о них, сидящих сейчас в зале, об их жизни и бедах. Не дали роль, а я бы мог… Теперь время ушло. Но это мой путь!.. И звания ждал столько лет… Но это мой путь!.. Квартира, путевки — все не мне… Но это мой путь! Обиды, сплетни… Сколько раз режиссер меня «не видел» … Но это мой путь! И я с него не сверну!
Зал встал. Слезы у многих в глазах. Мы орем (да-да, именно так!). И моя любимая Юля тоже. Я ее после этого еще больше люблю.
А ведь Кобзон «просто» пел. В чем же тут секрет? Ответ на этот вопрос в другой истории.
…Фестиваль в Португалии. Артисты из 60 стран. Концерты идут на стадионах по 5–6 часов. Нашему коллективу во главе с Кобзоном выделено максимальное время — 20 минут. Из них самому Кобзону — шесть минут на две песни. А в результате наши артисты выступали 50 минут, и Кобзон спел 8 песен в финале.
Память: Кобзон говорил по-болгарски, чешски, венгерски, а артисты отвечали по-русски.
К своему 50-летию Кобзон решил провести концерт со звездами из разных стран. Пригласил Хайта написать конферанс, а меня — режиссером. Разослали приглашения, все нашли время, приехали. По уверениям Госконцерта, это был первый случай, когда все согласились при скромных гонорарах. А ведь приехали действительно звезды: Лили Иванова и Бисер Киров (Болгария), Дан Спэтару (Румыния), Ева Пиларова и Карел Готт (Чехословакия), Джордже Марьянович (Югославия), Янош Коош (Венгрия).
Как известно, Хайт «воду» не писал. Десять страниц плотного репризного текста с короткими смешными вставками, где Кобзон говорил по-болгарски, чешски, венгерски и т. п., а артисты отвечали по-русски. Я раздал тексты артистам, все выучили, а Кобзону — некогда. Он занят встречей гостей, лично проверяет, чтобы у каждого в артистической были кофе, чай, вода, бутерброды. Все за свой счет. Настает день премьеры. Я в панике. Кобзон зовет меня в артистическую, переодевается и говорит:
— Прочитай мне, пожалуйста, конферанс.
Я прочитал. Он гримируется.
— Еще раз.
Я прочитал еще раз.
Кобзон на концерте ничего не забыл. И еще добавил кое-что от себя.
Сам он выступал в конце программы. Все участники подходили поближе к сцене и слушали его.
Лили Иванова сказала мне тогда:
— Не думай, что мы приехали из-за денег. Мы все любим его.
Благотворительность: походы по кабинетам районных и городских властей, министерств и ведомств.
Благотворительность — какое красивое слово! Особенно, если произнести его медленно. Огромное количество звонков и просьб! А просят, потому что знают: Иосиф Давыдович старается не отказывать.
По религиозной традиции благотворительность должна совершаться без шумихи, тихо и скромно. В этом смысле Кобзон — глубоко верующий человек. Никто не знает, сколько домов сирот он опекал, скольким людям помог в нужде, болезни и старости, сколько тратил на строительство аптек с доступными ценами. Буквально в каждом городе есть люди, благодарные ему за жилье, работу, за телефон или устройство ребенка в детский сад, место в больнице, редкое лекарство… Сколько таких людей? Тысячи, может, больше. Мы не знаем. Он никогда об этом не рассказывал. До нас доходила лишь малая толика…
Роман Иванович Романов, известный конферансье, встречает меня во дворе:
— Алик, поздравь меня — скоро выходит моя вторая книжка!
— А деньги на книжку у пенсионера откуда?
— Кобзон дал. И первую книжку тоже он оплатил.
Старейший администратор эстрады Тамара Герзон последние годы жила в бедности и одиночестве. Однажды раздался звонок в дверь. Внесли новый холодильник, телевизор и большой набор продуктов. Откуда? Молчание. Потом вычислили — от Кобзона.
Профессионализм: Кобзон тоже плакал, когда пел, но голос не дрогнул.
Мне нравится такое определение: профессионализм — это умение посадить себя в зрительный зал.
Кобзон всегда пел для конкретных зрителей, тех, которые сегодня сидели в зале. Пел про их жизнь, беды и радости, про их родной завод, про космос и БАМ. Ведь все это было частью нашей жизни.
Если Кобзон обещал, он споет. Даже если болен. Однажды (радикулит!) пел сидя в кресле. Песня и публика его лечили. И всегда «живьем», не «под фанеру».
…На телевидении снимался номер с песней «Хава Нагила». Зная, что в «Шаломе» поставлен такой танец, Кобзон пригласил наших артистов. Но у нас был немного другой ритмический рисунок. И на репетиции Кобзон пять раз в полный голос спел всю песню, чтобы танцоры могли приспособиться. Можно было и не петь — Левон Оганезов сыграл бы несколько раз, и все. Но это — если не думать о коллегах и телезрителях.
А брюки? Мало кто знает, что, надев концертные брюки, Кобзон уже не садился. Чтобы ткань не помялась. Так уважительно к себе, к своей профессии и к людям, которые в зале, никто не относился.