В начале 30-х годов Платонов уже не верил в социализм, по крайней мере, в тот, который был создан в Советском Союзе. Счастье уцелеть для Платонова было оплачено дорогой ценой – смертью любимого сына, заразившегося в тюрьме туберкулезом, и неспособностью в последние годы жизни написать действительно выдающиеся произведения. О его последнем произведении – пьесе «Ноев ковчег» сохранился отзыв сотрудника «Нового мира» А.К. Тарасенкова, адресованный главному редактору А.Т. Твардовскому и написанный 3 февраля 1951 года, вскоре после смерти писателя. Критик признавался, что «ничего более странного и больного… не читал за всю свою жизнь… Пьеса эта есть продукт полного распада сознания». Сюжет пьесы Тарасенков излагал так: «На горе Арарат американцы делают вид, что нашли останки Ноева ковчега. Вслед за этим на Арарате созывается антисоветский религиозный конгресс, на который прибывают Черчилль, Гамсун (забавное соседство одного из лидеров Антигитлеровской коалиции и видного норвежского коллаборациониста. Объединяло их только то, что оба стали Нобелевскими лауреатами по литературе. Но Черчилль получил эту премию в 1953 году, уже после смерти Платонова. –
Видно, у Платонова был какой-то антиамериканский замысел. Он получил чудовищную деформацию, надо полагать, вследствие тяжкой болезни автора. Диалоги бессвязны, алогичны, дики, поступки героев невероятны. То, что говорится в пьесе о товарище Сталине, кощунственно, нелепо и оскорбительно».
Антиамериканский «Ноев ковчег», написанный в эпоху борьбы с «низкопоклонством перед Западом», призван был сыграть ту же роль, что и «Батум» для Булгакова. Но писатель так и не успел завершить пьесу, и она явно не относится к числу его лучших творений. Платонов все принципиально важное сказал еще в «Чевенгуре», «Котловане» и «Ювенильном море». Последние годы его мучил туберкулез легких, и это тоже не могло не сказаться на работоспособности писателя. Но вместе с тем были и более глубокие причины творческого кризиса. В социализме писатель разочаровался, нового равноценного идеала Платонов так и не обрел.
Сталин считал важным работать не только с советскими, но и с иностранными писателями, считая важным, чтобы они доносили до зарубежных читателей «правильный», с его точки зрения, образ Страны Советов. В плане того, как Коба вешал лапшу на уши доверчивым литераторам, весьма показательна его беседа с популярным германским писателем Лионом Фейхтвангером, состоявшаяся 8 января 1937 года:
«Фейхтвангер. Я просил бы вас подробнее определить функции писателя. Я знаю, что вы назвали писателей инженерами душ.
Сталин. Писатель, если он улавливает основные нужды широких народных масс в данный момент, может сыграть очень крупную роль в деле развития общества. Он обобщает смутные догадки и неосознанные настроения передовых слоев общества и инстинктивные действия масс делает сознательными. Он формирует общественное мнение эпохи. Он помогает передовым силам общества осознать свои задачи и бить вернее по цели. Словом, он может быть хорошим служебным элементом общества и передовых устремлений этого общества. Но бывает и другая группа писателей, которая, не поняв новых веяний эпохи, атакует все новое в своих произведениях и обслуживает таким образом реакционные силы общества. Роль такого рода писателей тоже не мала, но с точки зрения баланса истории она отрицательна. Есть третья группа писателей, которая под флагом ложно понятого объективизма старается усидеть между двух стульев, не желает примкнуть ни к передовым слоям общества, ни к реакционным. Такую группу писателей обычно обстреливают с двух сторон: передовые и реакционные силы. Она обычно не играет большой роли в истории развития общества, в истории развития народов, и история ее забывает так же быстро, как забывается прошлогодний снег.
Фейхтвангер. Я попросил бы вас разъяснить, как вы понимаете разницу между призванием научного писателя и писателя-художника, который передает свое мироощущение, самого себя.