Для Ягоды и Сталина было важно, что бывший оппозиционер все еще не отказался от политических амбиций, а значит, представляет определенную опасность. Тем более, что дальше в дневнике Презента, в записи от 10 февраля 1929 года, были зафиксированы совсем уж крамольные речи Стеклова: «Стеклову, как крупному чиновнику ЦИКа, оборудовали большой отдельный кабинет. Я распорядился перевесить туда находившийся в моей с Ю. Потехиным комнате солидный портрет Рыкова. Портрет этот висит в комнате Стеклова уже довольно долго. Позавчера он говорит Потехину: «Как, у меня висит портрет Рыкова!» – «А что, – отвечает Потехин, – не оправдал доверия?» – «Нет, ничего. Он человек хороший. Звезд с неба, правда, не хватает, но ничего». – «А кто, по-вашему, сейчас самый талантливый человек?» – спрашивает Потехин. – «Троцкий, конечно. Но он выслан, кажется, за границу, и теперь не осталось ни одного умного человека. Томский, вот, очень талантлив, но он мало популярен. А это такой человек, который может дать много очков вперед многим европейским министрам».
Восхваления Троцкого Сталин Стеклову не простил. Получалось, что бывший редактор «Известий» и Иосифа Виссарионовича не относил к числу умных людей, раз утверждал, что таковых после изгнания Троцкого в руководстве страны не осталось. В феврале 38-го Стеклов будет арестован и в сентябре 41-го, как и Презент, умрет в тюремной больнице.
Отметил Ягода и запись от 25 февраля 1929 года, зафиксировавшую весьма нелестную характеристику Стекловым Михаила Кольцова: «Не могу видеть творения Михаила Кольцова. Во Франции, знаете, есть журналисты, которых называют «револьверными». Они в погоне за сенсацией готовы пойти под револьвер, нож, веревку. Отличие Кольцова от таких журналистов то, что он хочет быть «револьверным» журналистом, но без всякого риска в работе».
Сталин тоже хорошо запомнил эти строки. И в 38-м году вернувшемуся из Испании Кольцову Иосиф Виссарионович задал странный, на первый взгляд, вопрос: «У вас есть револьвер, товарищ Кольцов?» – «Есть, товарищ Сталин», – ответил удивленный редактор «Огонька». «Но вы не собираетесь из него застрелиться?» – «Конечно, нет. И в мыслях не имею». – «Ну вот и отлично, – заключил Сталин. – Еще раз спасибо за интересный доклад, товарищ Кольцов. До свидания, дон Мигель». Иосиф Виссарионович решил сделать из Михаила Ефимовича настоящего «револьверного» журналиста. Чтобы все было по-настоящему: не только сенсации, но и реальный риск получить пулю. Возможно, сгубили Кольцова, среди прочего, его неумеренные славословия в адрес «железного наркома» Ежова. 8 марта 1938 года в «Правде» Кольцов охарактеризовал Ежова как «чудесного несгибаемого большевика, который дни и ночи не встает из-за стола, стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора».
Но уже 27 сентября 1938 года Ежов и его первый заместитель Берия положили на стол Сталина обширный компромат на Кольцова, наверняка подготовленный по требованию вождя:
«КОЛЬЦОВ (ФРИДЛЯНД) Михаил Ефимович – журналист, член ВКП(б), депутат Верховного Совета РСФСР.
КОЛЬЦОВ родился в 1898 г. в городе Белостоке (Польша) в семье коммерсанта по экспорту кожи за границу.
С начала 1917 года КОЛЬЦОВ сотрудничает в Петербурге в журналах.
По агентурным данным, в летних номерах Петербургского журнала для всех (1917 г.) помещен ряд статей КОЛЬЦОВА с нападками на большевиков, на Ленина.
В 1918–1919 гг. КОЛЬЦОВ сотрудничает в газете ярко выраженного контрреволюционного направления «Киевское эхо». Содержание статей КОЛЬЦОВА того периода характеризуется «жалостью» к врагам революции, смакованием «жестокостей» большевиков и пасквилянтством.
В № 1 «Киевское эхо» от 13 января 1919 года в статье, озаглавленной «Жалость», КОЛЬЦОВ писал:
«Семьи осужденных или сами расстреливаемые ползали у ног красноармейцев, плакали, рвали на себе волосы, умоляли о пощаде и жалости. В этих случаях расстрел был особенно жестоким и потрясающим».
«Я был в Москве: мне нужно было разделываться за фельетон о чрезвычайке, напечатанный в одной из московских газет. Я провел на Лубянке пятнадцать жутких и душных минут».
В том же «Киевском эхо» за 3 февраля 1919 г. КОЛЬЦОВ писал:
«Мне довелось видеть первые китайские советские отряды. Просторные казармы у Воробьевых гор. Ряды винтовок, низко стриженные головы. Коммунистические воззвания на стенах. Портрет Ленина. Косые глаза. Высокий, визгливый азиатский смех.
Это очень остро и неслыханно – сочетание восточной «победоносной» экзотики с дальнобойным железобетонным европейским коммунизмом.