Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Другое дело, что Сталин никогда не позволял личным мотивам вторгнуться в сферу политической целесообразности. План репрессий против недобитых кулаков, представителей эксплуататорских классов, «контрреволюционных партий», бывших офицеров, оппозиционеров, «национал-уклонистов» и просто против старой большевистской гвардии существовал у него давно, и для начала его реализации нужен был только предлог. В преддверии неизбежной, как считал Сталин, войны требовалось «зачистить тыл» от «неблагонадежных элементов». Может быть, версия о том, что Сталин приложил руку к убийству Кирова, потому и оказалась такой долговечной, что люди хорошо помнили, что именно это убийство послужило началом кампании репрессий. При этом не задумывались о том, что Сталин в 1934 году не был ограничен в начале кампании какими-либо жесткими сроками и вполне мог начать ее годом раньше или позже. Непосредственной угрозы большой войны еще не существовало. Поэтому при необходимости можно было дождаться, например, нескольких крупных аварий в промышленности, обвинив в них врагов-вредителей, которых-де надо выжигать каленым железом. Убивать Кирова только для того, чтобы получить предлог для репрессий, было слишком большой роскошью и напрасной растратой ценного и безусловно преданного в тот момент кадра.

Причины же, почему версии о заговоре с целью убийства Кирова были столь популярны в народе как при жизни Сталина, так и после его смерти, при Хрущеве и его преемниках (только заговорщиками в первом случае выступали Зиновьев, Каменев, позднее Бухарин и другие оппозиционеры, а во втором случае – Сталин и Ягода), надо искать в особенностях массовой психологии. Журналисту, например, в любом громком убийстве привлекательнее версии заговора, чем версия убийцы-одиночки, ибо первая всегда выигрышнее и политически, и с точки зрения своей сенсационности. Хотя такие громкие убийства XX века, как убийства премьера Петра Столыпина, секретаря Ленинградской парторганизации Сергея Кирова и президента США Джона Кеннеди, были совершены террористами-одиночками, рядовому обывателю кажется невероятным, что столь значительная личность, как Столыпин, Киров или Джон Кеннеди, могла пасть в результате действий всего одного человека. Поэтому толпа всегда охотнее верит теориям заговора. Сталин это прекрасно знал и использовал убийство Кирова на полную катушку для расправы со своими бывшими политическими оппонентами.

В дневнике Сванидзе есть также описание празднования дня рождения Сталина 21 декабря 1934 года. Оно показывает, как воспринимался вождь в «ближнем кругу»: «Двадцать первого отпраздновали день рождения хозяина. Собрались на его «ближней даче» к 9-ти часам. Были все близкие, т. е. люди, с которыми он не только работает, но и встречается запросто (Молотовы – 2, Ворошилов – 1, Орджоникидзе, Андреевы – 2, Чубари – 2, Мануильский, Енукидзе, Микоян – 1, Берия, Лакоба, Поскребышев и родня – Сванидзе – 3, Реденсы, Аллилуевы), были до 10 ¹/₂ ч. Светлана, Вася и Томик, Артема сын, потом они уехали.

Собрались все и сели к столу, вдруг хозяину показалось, что будет тесно, все вскочили, стали передвигать столы, принесли другой приставной стол, все переставили и прибавили несколько приборов.

Запоздали Лакоба, Берия, Сашико и позже пригласили по просьбе Нюры Элиав. Иосиф сделал это явно неохотно. Они приехали к середине ужина. Тамадой были избраны Анастас Микоян и для другой половины Серго.

Тосты были трафаретные. Я приготовила поздравление в стихотворной форме, но посоветовались с Алешей, он стихотворение одобрил, но читать его за столом не позволил…

Ужинали до 1 ч. ночи, потом шумели, хозяин вытащил граммофон, пластинки, стал его сам заводить и ставил пластинки по своему вкусу (как всегда). Мы танцевали, причем он заставлял мужчин брать дам и кружиться. Потом кавказцы пели песни унылые, многоголосные – хозяин запевал высоким тенорком…

В тот вечер… была масса штрихов и деталей, о которых хочется писать. Иосиф был в благодушном настроении, но не такой веселый, каким я привыкла его видеть в тесном кругу, когда только мы, Аллилуевы и Нюра. Во время тостов Серго встал и поднял бокал за Кирова: «какой-то мерзавец убил его, отнял у нас…» Слезы покатились у всех и на минутку воцарилась тишина. Сейчас же зашумели «что-то неслышно тамады» и вновь пошли тосты. Спустя некоторое время, выпили тост за Андрееву – она училась в Академии с Надей. Иосиф встал и сказал: «Раз заговорили об академии, разрешите выпить за Надю». Я пишу, а у меня опять полные глаза слез, как в тот момент. Все встали и молча подходили с бокалами к Иосифу. Нюра и я подошли и поцеловали Иосифа в щеку. У него было лицо полное страдания. Минута была тяжелая. Опять отогнали настроение и зашумели…

После двух тяжелых потерь Иосиф очень изменился. Стал мягче, добрее, человечней. До Надиной смерти он был неприступный, мраморный герой, а теперь в особенности он потрясает своими поступками, я бы сказала, даже слишком обывательски, человеческими».