Иосиф Сталин. Гибель богов

– Вы ведь мой жених. Мне было десять лет, а вы приходили к отцу… – (Она называла меня на «вы».) – Вы мне очень нравились, потому что были так похожи на великого Сталина. И я тогда сказала отцу: «Если я не смогу выйти за товарища Сталина, можно, я выйду за того, кто на него похож?» Папа очень смеялся…

Ее отец исчез одним из первых, вместе с Каменевым и Зиновьевым. К ее счастью (так понималось тогда счастье), он до этого бросил ее мать. И та успела выйти замуж. Катя носила фамилию отчима.

Перед моим уходом она сказала:

– Вы понимаете… у меня сняли девять картин… Теперь я автор девяти портретов врагов народа. Ваша жена сообщила, что вчера уже звонили оттуда, спрашивали… обо мне.

И замолчала. Я произнес то, чего она так ждала:

– Я попытаюсь. Я поговорю с ним. Хотя это опасно. Не для меня – для тебя.

Она помолчала, потом заметила хрипло:

– Не говорить еще опаснее. Не говорить – это точно конец.

Она верила, что я ее спасу. Она отдала мне за это свою девственность. Из обычного тайного страха, который назвала любовью. Это была типичная любовь тридцать седьмого года. Точнее, страх, пересиливавший тогда все человеческие чувства. Я ушел от нее, когда начало светать.

Как я узнал, тогда же все было кончено с эшелоном комбрига Ш. Поезд остановился посреди поля. Два вагона отцепили, состав двинулся дальше. Одиноко стоящие вагоны окружили люди в форме.

Уже утром Ш. прочли постановление тройки. Расстреляли его в полдень. Остальных в тех же вагонах повезли в колымский лагерь. Заключенные на Колыме шутили: «Климат у нас тут чудесный. Двенадцать месяцев зима, все остальное – лето».

Я вернулся домой в половине пятого.

Жена не спала. Я мог объяснить ей, что был у Кобы (я возвращался от него всегда под утро), но не стал. И она не задала мне никаких вопросов. У нас, кавказцев, хорошие жены мужей не спрашивают, даже если муж приходит под утро. Оттого у нас крепкие семьи.

Жена сказала:

– Вечером звонил Поскребышев. Велел уничтожить портрет Ш. Бедная Катя, боюсь, что у нее будут неприятности…

И я решился поговорить с Кобой.

«Веселый» конец руководства РККА

В это время я должен был подготовить и доложить Кобе план устранения белогвардейского генерала Миллера, возглавившего теперь в Париже (после убийства Кутепова) Русский общевоинский союз. Кобу очень беспокоил этот генерал. Речи Гитлера были полны угроз в адрес СССР. Нам стало известно, что немецкие агенты ведут разработку Миллера. Он был обрусевший немец. Коба, как всегда, думал наперед. В случае будущей войны ему совсем не хотелось видеть русские эмигрантские отряды в рядах немецкой армии.

В кабинете Кобы за столом сидели Ежов и Молотов.

Карлик привез список арестованных на подпись. (Коба старательно соблюдал партийные законы. Он не просто расстреливал высших партийцев. Все предложения о высшей мере сначала поступали в ЦК партии на утверждение. Списки принимались коллегиально. Только после этого Генеральный секретарь Сталин их подписывал. Причем не один – обязательно вместе с соратником, чаще всего с Молотовым.)

Просмотрев списки, Коба привычно прошелся по ковровой дорожке (я, как всегда при таких разговорах, уселся в конце стола).

– Серьезный список, – сказал он, – сто тридцать восемь человек. Все занимали видные места в наших вооруженных силах. Поэтому я хочу, чтобы ты, Николай, прочел вслух нам каждую фамилию.

Ежов начал читать. Чтение ожидалось долгим – сто тридцать восемь претендентов на расстрел! И каких! Здесь были все заместители наркома обороны СССР – маршал Егоров, генералы Алкснис, Федько, два брата Орловы, двадцать два руководителя Генерального штаба плюс начальники всех управлений наркомата обороны, среди них мой бывший начальник Берзин – глава нашей контрразведки. Командующие войсками всех военных округов: Урицкий (Московский), Дыбенко (Ленинградский), Белов (Белорусский), Гарькавый (Северо-Кавказский)…

Наконец Коба утомился:

– Менее важных, Николай, давай суммарно.

– Восемьдесят восемь старших командиров военных округов, – монотонно читал Ежов, – восемь начальников военных академий, двадцать шесть профессоров и преподавателей…

– Далее, – прервал Коба.

Пошел флот.

– Нарком Смирнов П. А. – Смирнов, кажется, тоже жил в нашем доме, но встречал я его редко, совсем не запомнил. Ежов назвал имена всех его заместителей, начальника штаба морских сил, командующих флотами и, видя нетерпеливое лицо Кобы, «закончил суммарно»: – И двадцать два военно-морских командира высокого ранга.

Коба молча взял листы. Нашел последний.

– Ну как, Вячеслав? Все они шпионы разных разведок. Будем обсуждать каждую кандидатуру или суммарно?

– Блядьи дети, – кратко отозвался Молотов и подписал «суммарно».

Подписал «суммарно» и Коба. Положил последний лист с резолюцией на стол передо мной. «За расстрел всех 138 человек. И. Ст., В. Молотов».

На моих глазах закончило жить все военное руководство страны.

– «Если возможно, значит, не исключено!» – вот заповедь бдительности вашего НКВД, – сказал Коба.

Ежов слушал. В безумных глазах – восхищение, восторг.

– Учимся у вас, товарищ Сталин. Каждый день!