Иосиф Сталин. Последняя загадка

На самом деле Светлану он развел сам. Сначала посадил тестя, потом отправил своего сына Ваську с паспортом Светланы в ЗАГС – проставить штамп о разводе.

Я ее встретил, когда она жила в Кремле после развода. Она сказала мне:

– Скоро разучусь говорить. Когда я с ним говорю, ощущение, будто ты стоишь у подножья высокой горы и кричишь, надрываешься, но туда доходят отдельные слова, а тебе в ответ – только эхо.

Она поспешила выйти замуж за скучного ученого, зануду, сына Жданова, и тотчас переехала к нему из Кремля.

– Убежала, – сообщил мне Коба,

Она родила девочку.

Коба поделился:

– Она сейчас в больнице. Ребенок недоношенный. Жалуется, что я не приезжаю. Молотов, видишь ли, к своей внучке приезжает. Ты же знаешь, некогда мне ехать, дел по горло, страна никак в себя не придет после войны. Не в службу, а в дружбу – поезжай, отвези от меня письмецо. – Он прочел мне вслух: – «Дорогая Светанька! Откуда ты взяла, что я тебя забросил? Может же такое присниться человеку! Советую не верить таким снам. Береги себя и дочку. Государству нужны дети, даже преждевременно родившиеся. Потерпи, скоро увидимся, целую мою Светочку. Твой папочка». Ну, как? Нежность у товарища Сталина в наличии?

– Большая нежность, Коба.

– Жалко ее. Не любит она его. Знаешь, по-моему, кого любит? Сына Большого Мингрела. Но никогда! Никогда не будет этого!

Она и вправду развелась и с новым мужем.

После грехопадений любимой дочери в сердце Кобы воцарился сын. Удивительно, но самому подозрительному из людей так и не пришло в голову: может быть, Васька (как звали его за глаза), зная «любовь» отца к евреям, нарочно свел Светлану на своей квартире с евреем Каплером, а потом познакомил с другим евреем, за которого она и вышла замуж? Чтобы остаться одному в сердце Кобы? Вместе с легкомыслием, ребячливостью в Ваське была удивительная хитрость. Вот уж действительно – характер скифа, тут Коба прав. Но теперь, как и положено старому грузину, Коба преисполнился любви к сыну. Ворчал на него, все знал о похождениях и… еще больше любил.

Хотя любить Ваську было нелегко.

Ко всем своим «достоинствам» он смертно пил. Об этом знала вся Москва. К тому же этот худенький, маленький человечек решил быть сердцеедом. С детства лишенный женской ласки, он, несчастный, жаждал найти ее в бесконечных любовных похождениях с девицами и дамами, готовыми отдаться за его священную фамилию, или просто шлюхами.

После войны преисполненный любви Коба устроил стремительный взлет Васьки. В двадцать семь лет тот стал командующим воздушными силами Московского военного округа.

Помню, Коба взял меня на знаменитый воздушный парад в Тушино. Наблюдать за подобными действами он ездил обычно вместе со всем Политбюро.

Летчики показывали в небе фигуры высшего пилотажа – мертвые петли. И, конечно (особый восторг зрителей!), – инсценировки воздушных боев. Вся страна сидела у радиоприемников, слушала рассказ о параде, на котором присутствовал любимый Вождь. Голос диктора звенел металлом, объявляя о самолете, ведомом командующим парадом генерал-лейтенантом Василием Сталиным, бесстрашным сыном Вождя…

Коба стоял гордый в окружении соратников, не забывавших восхищаться Василием.

Однажды после такого парада я пришел в кабинет Кобы.

Он слушал пленку – запись репортажа о параде, который только вчера смотрел в Тушино. И когда диктор объявил о самолете Васьки, Коба гордо поднял голову. В глазах его стояли счастливые слезы старого отца-грузина.

Но я уже тогда знал правду. На самом деле за штурвалом часто находился совсем другой летчик, который и вел самолет, а пьяный Васька сидел рядом. Знал ли об этом Коба? Посмели бы ему рассказать об этом!

Но если бы и рассказали… Коба умел забывать ненужное.

Семейные дела не мешали главному. Коба без устали, беспощадно возвращал в страну порядок, то есть страх.

«Правда» разгромила сочинения Шостаковича и Прокофьева, этих любимцев «иностранцев-засранцев». Кажется, тогда же Коба принял указ «об особо опасных государственных преступниках». Троцкисты, правые уклонисты, эсеры, белоэмигранты и прочие враги, уже отбывшие наказание и освобожденные из тюрем, подлежали новому наказанию – бессрочной ссылке в отдаленные районы СССР. В действительности, как только они прибывали в новую ссылку, их немедленно арестовывали. И дальше – знакомый им путь в лагеря.

В эти дни наша Лубянка гудела, свет горел в кабинетах до утра. Пятьдесят восемь тысяч были повторно репрессированы в одни эти первые месяцы…

Одновременно неутомимый Коба подготовил «Указ о тунеядцах». Лица, уклонявшиеся от трудовой деятельности, также выселялись в отдаленные районы – читай: переезжали в лагеря. Теперь ушедшие с работы или уволенные лихорадочно искали любую работу, а за ними столь же лихорадочно охотились органы.

Так Коба вновь изрядно пополнил численность даровой рабочей силы. Однако я понимал: это лишь начало, это все для чего-то.

Но для чего?

«Безродные» евреи