Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого

Сложнее всего объективно оценить лингвистическую часть наследия Марра. Наибольшие сомнения вызывают исходные предпосылки его четырехэлементного анализа. Надеюсь, рано или поздно истоки этого «таинства» будут открыты. Желательно, чтобы этим вопросом заинтересовался кто-то из специалистов, владеющих аппаратом математической логики или изучающих проблемы пазиграфии/пазилалии. Очень может быть, что ответ лежит на поверхности. Но есть еще одно, более существенное сомнение, выводящее нас на глубинную проблему, связанную с возможностью познания прошлого. Ее неожиданным образом высказал Пиотровский. Вспоминая о марристской реконструкции семантических цепочек, воспроизводящих ассоциативные ряды, якобы свойственные мышлению древнего человека (рука-вода-женщина-небо и т. д.), Пиотровский писал: «В вопросах семантики я сам понял неправильность семантического отождествления и стал считать, что все семантические связи основаны на ассоциативной способности нашего мышления, а не на его качественном отличии в древности»[1351]. После этого замечания большую часть работ Марра, и не только его, можно отправить в макулатуру. Однако не будем торопиться. В молодости Борис Борисович сам был потрясен, когда на совершенно ином, чем у Марра, материале сумел обнаружить рудименты подобных семантических рядов в мышлении древних египтян. Тогда он собственными глазами проследил их (буквально!), изучая рисунки древнеегипетских иероглифов на папирусах, настенную заупокойную живопись в гробницах, мифологию. Тогда он не предполагал, что все эти наблюдения могут быть всего лишь отражением его же воображения. Его реплика выводит нас на одну из фундаментальных проблем: проблему возможности познания (понимания) прошлого. Откуда возникла уверенность, что в принципе можно узнать (понять) то, что делал, чувствовал, как мыслил давно умерший человек, да еще иной эпохи и другой культуры? Не есть ли все историческое знание (в самом широком смысле слова) сплошное домысливание, мифотворчество, подобно тому как первобытные жрецы-маги вещали голосами потусторонних духов или античные историки сочиняли патетические речи давно умерших героев? Нет, конечно. Не во всем, но в самом существенном мы их (мертвых) понимаем и понимаем так, как они понимали себя и друг друга при жизни. Дело в том, что в своей основе все люди всех эпох одинаковы. Человеческий род, культура, цивилизация – это единство. В основе его лежит единство принципов биологической и психической организации, а значит, единство исходных принципов мышления, чувствования и языка, языка как глубинной логики в витгенштейновском смысле или символизации в смысле Кассирера. Вот и младший современник Марра, ученик А. Мейе, сам выдающийся лингвист Ж. Вандриес отметил: «Не будет ошибочным и утверждение, что существует только один человеческий язык под всеми широтами, единый по своему существу»[1352]. Все национальные языки производны от общечеловеческой основы языкотворчества. Так, таинственным образом, через науку мы возвращаемся к библейскому Бытию – оказывается, способность к глоттогонии (словотворчеству) заложена во всем человечестве, а многообразие языков есть практическое следствие этой способности*. Отсюда одна из фундаментальных предпосылок взаимопонимания всех людей, родившихся на земле, вне зависимости от конкретного языка общения, культуры и эпохи. Но об этой изначальной способности писал и Марр, трактуя ее не как врожденную, а исторически развитую способность к глоттогонии.

Другая фундаментальная предпосылка, позволяющая надеяться на адекватное понимание людей прошлого (да и современных иноязычных культур), заложена в синкретизме общечеловеческого языка.