Иосиф Трумпельдор. Гехолуц. Новый путь: Биография. Воспоминания. Статьи

Нас, порт-артуровцев, японцы отправили на самый большой остров японского архипелага — Нипо. По этому острову они нас возили на железной дороге два дня, чтобы народ нас видел. Народ выходил и встречал нас криками "банзай, банзай" (ура). Наконец, мы приехали в г. Сахай, откуда нас отправили в Хамадера-Тайкаси, где мы прожили год с лишним. Место было живописное: красивая долина на берегу моря, вся покрытая огородами, садами, полями риса, храмами и маленькими домиками. Лагерь для пленных был построен у самого моря. Помещением для жилья нам служили специально построенные деревянные бараки; каждый барак вмещал 200 пленных. Лагерь представлял собою огромную площадь с 50 бараками, кроме кухонь, базара, площади для гулянья, различных канцелярий, приемного покоя, четырех караульных помещений, бани, хлебопекарни и прочих служб. Он был окружен с трех сторон высоким забором, а с четвертой, прилегающей к морю, — частоколом. Создался маленький городок с населением в 10 000 мужчин; из него, без разрешения начальства, не выпускали. Бараки были длинные, узкие, по бокам шли невысокие нары с циновками. Барак освещался электричеством; были также устроены водопровод, уборные и прочие удобства. Чтобы облегчить пленным выполнение религиозных потребностей (так они объясняли), японцы разместили нас по национальностям. Нас, евреев, было среди пленных 500 человек, и мы занимали 3 барака на одном конце лагеря; за нами шли татары, поляки, немцы, латыши, эстонцы, а затем — русские. Во время русско-японской войны военнопленных на работу не посылали; целый день мы были свободны и могли делать, что хотели, понятно, в пределах лагеря. Единственная работа, которую мы должны были выполнять, были работы на кухне и в пекарне, работа для себя же. Всё же остальные работы: уборка двора, амбулатории и прочее выполняли старики-японцы. Кормили нас недурно, до некоторой степени обували и даже платили нам "жалование": по 50 сантимов в месяц — рядовым и по три иены — унтер-офицерам.

Такова была обстановка, в которой Трумпельдор развил свою деятельность. 500 евреев, собранных в одном месте; евреи со всех концов России: из Польши, Литвы, Бессарабии, Волыни, Подолии, Кавказа, Сибири, Великороссии, Украины, Крыма. Евреи разных возрастов: двадцатилетние юноши и отцы семейства (из запаса). Евреи разных классов и убеждений: богатые и бедные, купцы, ремесленники и интеллигенты, сионисты и бундовцы, националисты и ассимиляторы, ортодоксы и свободомыслящие, хасиды разных толков; грамотные и безграмотные, талмудисты и просто евреи без всяких определений. Это был материал, с которым Трумпельдор соприкасался впервые в своей жизни.

Выросши на Кавказе, вдали от еврейской массы, он представлял себе еврея, как представляют себе героя в сказках: еврей — воплощенное благородство, а вокруг него — кривда и неправда. Впервые он ближе узнал еврейскую массу в Тульчине Подольской губернии, куда он попал на военную службу. "Неужели все евреи такие?", — спрашивал он. И сам же давал ответ: "Нет, ибо если бы все евреи были таковыми, то русский писатель Д.Мордовцев⁴⁶ не писал бы о них так, как он писал, а Элиза Оржешко,⁴⁷ ведь она полячка, а как пишет о евреях!" Жизнь, однако, оказалась сильнее литературных авторитетов. В Тульчине в то время жил Талненский цадик ("дер Талнер ребе"). Трумпельдор, начитавшись хасидских⁴⁸ рассказов Л.Переца,⁴⁹ решил побывать у цадика.⁵⁰ На праздник Сукот,⁵¹ перед отъездом в Порт Артур, отправились мы к цадику. Пришли как раз во время трапезы. Было торжественно, много народу сидело за столом. Сам цадик правил трапезу. На Трумпельдора всё это произвело сильное впечатление; но после ужина подошел к нам, солдатам, старший сын цадика, мальчик лет 13, и обратился к Трумпельдору:

— Gib mir a kerbele.

Тот не понял, было, чего он хочет. Я ему объяснил, что мальчик просит у него рубль. Трумпельдор спросил, для чего ему этот "кербеле", тогда меламед и "наставник" сына цадика развил перед нами мысль, что его воспитанник почти уже взрослый, и ему необходимо иметь свою собственную кассу; все посетители дают ему "кербелех", солдаты тоже.

— А почему он не работает? — задал вопрос Трумпельдор.

— Что ты? Что ты? Как это можно, чтобы сын цадика работал: di gojim soln arbetn (пусть гои работают), — возмущенно заявил воспитатель.

Трумпельдор поспешил уйти и долго не мог очнуться от этого посещения. Но Л.Перец победил и здесь. "Наверное, есть истинные цадики, но нам, простым смертным, не суждено видеть их. Это там, на Литве или в Польше, в Любавиче или в Варшаве живут они, там их Перец и видел", — утешал он себя. И он достал несколько переводных рассказов Переца о хасидах и цадиках и перечитывал их, а меня он просил, чтобы я ему читал Переца в оригинале и переводил ему. И он успокоился.

— Это единичный случай, просто мальчуган невоспитанный, не понимающий значения хасидизма.

Евреи остались для Трумпельдора теми же героями возвышенной сказки... Первое же соприкосновение с евреями в плену подвергло эту его веру тяжелому испытанию.