Иосиф Трумпельдор. Гехолуц. Новый путь: Биография. Воспоминания. Статьи

Вот уже несколько дней, как в сионистских кругах Петрограда, в особенности среди молодежи, не перестают говорить о Трумпельдоре. Это было в один из бурных летних месяцев 1917 года, в дни необычайной политической напряженности, когда волны революции мощным неудержным прибоем бушевали на петроградских улицах, на собраниях, в печати, в обществе. Жили со дня на день возбужденно, нервно окунаясь головой и душой в шумный водоворот слухов, событий, дерзаний и свершений. Мы, сионисты, были особенно обременены тяготами тех дней. Недавно справили Седьмой всероссийский съезд, готовились к выборам в общины к ВЕСу (Всероссийский еврейский съезд),⁸⁶ к учредительному собранию и ко всякого рода выборам, конференциям, митингам, демонстрациям. Все силы мобилизованы до полного исчерпания. Сионистское движение⁸⁷ совершенно неожиданно для нас, "людей центра", широко распространялось. В такие дни личность, единица почти не влекла к себе ничьего внимания. На сцену выступала масса, тысячеголовый коллектив, а в приманчивой дали рисовались задачи широкого охвата, непостижимых глубин...

В этой несравнимой сутолоке лишь одно имя заставляло говорить о себе. Это был таинственный Иосиф Трумпельдор... Из уст в уста передавалась легенда, туманная и отрывистая: порт-артурский герой... Георгиевский кавалер всех рангов... Потерял левую руку... высокообразованный человек... Английский офицер... Боролся мечом за Палестину... Галлиполи... Его личность, его прошлое, его душа были затканы сплошными тайнами, манящими и возбуждающими.

Он уже стоял там, плотно окруженный со всех сторон сотрудниками и вообще гостями, которые с утра до вечера толпились и жужжали в "мерказе",⁸⁸ точно в улье. Прежде всего бросалась в глаза его английская форма, которую редко случалось нам видеть. Отложной воротник офицерской тужурки, защитного цвета простой галстук, брюки навыпуск, ремень через плечо и вокруг пояса. Высокий, стройный, широкоплечий. Палец правой руки заложен за ремень, рукав левой висит гладко, беспомощно... Но сильнее всего поражало его лицо: тонкие, резко выраженные, правильные черты, крепкий прижим тонких губ и вдобавок — добрые, лучистые, серые глаза... Эти глаза решительно не гармонировали с бравой, суховатой внешностью английского офицера. Могло казаться, что высится перед вами осколок скалы, отторгнутый от гор Иудеи, чудом преображенный в человеческий лик и занесенный попутной бурей сюда, на далекий север. А как же глаза? Да это, вероятно, пара звездочек с неба на тот осколок упали и, в свою очередь, были преображены...

Трумпельдора забросали вопросами и второпях забыли пригласить его присесть. Отвечал он кратко, отрывисто, но охотно. Зачем он приехал в Россию? Как сказать, после революции, видите ли, захотелось увидеть старую родину, как она, мол, в свободе преуспевает... К тому же следовало потолковать с молодежью о разных разностях... Слушали его с огромным любопытством: шутка ли, человек прибыл из такого далека и имеет что-то сказать!

Лишь позднее стало известно, что Трумпельдор намеревался начать агитацию за новый палестинский легион, после того, как галлипольское предприятие потерпело крушение.

* * *

Ноябрь 1917. Власть — в руках большевистского военно-революционного комитета. Вернее сказать, власти совсем нет. Керенский засел со своими казаками в Гатчине и собирается в поход на Петроград. Большевики беспрерывно шлют красногвардейцев на новый фронт. Внутренним порядком в угрожаемом городе они мало интересуются. Непереборимый страх объемлет людей и улицы. Давит сознание полной неопределенности завтрашнего дня. Слухи — туманные, дикие, тяжко ползут от уха к уху; власти нет... толпа возбуждена... есть подстрекатели... готовятся погромы на евреев.⁸⁹ В редакции газеты “Petrograder Togblatt”,⁹⁰ где я тогда работал, до глубокой ночи трезвонят телефоны:

— Ради Бога, что-то будет? Что же это будет?

Никто не знал, что будет. Но мы, молодежь по крайней мере, знали, что мы будем делать... А знали потому, что нам это сказал Трумпельдор,⁹¹ и ему мы верили, ибо его мы все уже от всего сердца любили.

Трумпельдор организовал самооборону.⁹² Он завербовал туда евреев-солдат, студентов и вообще "разночинцев". Все кинулись к нему с открытыми сердцами и молили о приеме. Услышали об этом студенты-бундовцы из психоневрологического института и приходили завязать с ним высокопринципиальный диспут на тему о том, что "недопустимо, мол, создавать национально-шовинистические военные отряды и разбивать силы революции", и о прочих подобных благоглупостях. Но Трумпельдор не поддавался и на все пылкие доводы спорщиков неизменно отвечал загадочной улыбкой.