Иосип Броз Тито. Власть силы

Процесс и последующее тюремное заключение сделали Степинаца героем и мучеником в глазах хорватской эмиграции, католиков всего мира и большинства антикоммунистов за пределами Сербии. В течение многих лет я был среди тех, кто думал, что единственное преступление Степинаца «состояло не в том, что он братался с фашистами, а в том, что он отказался брататься с коммунистами»[361]. Однако ознакомившись с тех пор подробно с историей хорватской католической церкви, в особенности с монументальным, обличающим трудом Виктора Новака «Магнум кримен», я пришел к убеждению, что Степинац был виновен в соучастии в преступлениях усташей.

Степинац с радостью встретил создание Независимого Хорватского Государства, прекрасно зная, каким человеком является его руководитель Анте Павелич, убийца-террорист еще с довоенных времен. В течение года Степинац ни словом не обмолвился ни в публичных выступлениях, ни в частных разговорах о зверствах, творимых усташами, хотя епископы его обо всем информировали. С 1942 года он начал в очень мягкой форме критиковать усташский режим и даже установил контакты с врагами этого режима, например, с агентом англичан Рапотецем, которому он сказал, что надеется на восстановление после войны единой Югославии. В ретроспективе дело предстает таким образом: Степинац решил поменять ставки, не надеясь больше на победу стран «оси». Однако ближе к концу войны, уловив изменение в отношении западных союзников к Тито, ставшем прохладным, если не враждебным, Степинац опять заговорил о независимой Хорватии.

Степинац изменил во время войны своему долгу христианина, но самое худшее преступление было совершено им после ее окончания. Он не только отказался признать свою вину и ответственность в принудительном обращении в католичество и массовом убийстве сербов, но даже не произнес ни единого слова сочувствия, раскаяния или сострадания по отношению к жертвам казней. Настаивая на том, что его совесть как главы церкви чиста, он тем самым как бы обелял не только ни в чем не повинную часть духовенства, но и священников-усташей вместе с такой ретивой паствой, как Павелич, Будак и Артукович. Подтвердив свою поддержку Независимого Хорватского Государства, Степинац тем самым задним числом одобрил все то, что творилось именем этого государства. Отказавшись взять на себя какую-либо долю ответственности за массовые казни сербов, он способствовал появлению легенды о том, что таких казней вообще не было.

В конце книги-биографии «Тройной миф» Стелла Александер с одобрением цитирует высказывание скульптора Ивана Местровича о Степинаце: «Он был справедливым человеком, которого осудили, как это часто случается в истории, по политической необходимости»[362]. Ирландский историк Губерт Батлер, присутствовавший на процессе и беседовавший со Степинацем в тюрьме, отозвался, однако, о действиях хорватской католической церкви как о «бесспорном свидетельстве крайней степени деградации христиан». Описывая таких священников, как Степинац, который с одобрением относился к убийцам и террористам и сотрудничал с ними, Батлер задает риторический вопрос: «Разве не ясно, что в такие времена, как эти, двери церквей должны быть закрыты, церковные газеты не печататься, а христиане, которые верят в то, что мы должны любить своих ближних, уйти в подполье и попытаться создать новую веру в катакомбах?»[363]

Правда о преступлениях усташей по-прежнему замалчивалась или искажалась. Статьи в ирландской прессе изображали Павелича простодушным и горячим патриотом. Его сфотографировали под аргентинским солнцем в окружении всей семьи, не забыв и про любимую собаку экс-диктатора. Подобное отношение озадачило Батлера. Три века назад Мильтон обессмертил злодеяния, совершенные в Альпах во имя принудительного обращения в новую веру, но в наше время никому, похоже, и дела не было до таких же актов, повторившихся в гораздо больших масштабах в Югославии. Батлер дал выход своему праведному гневу в стихотворении:

Будь Мильтон жив, ему сказали б: «Нет,
Нам не подходит твой сонет!
Зачем же обвинять тирана
В угоду сербским тем крестьянам?
Зачем же из-за смердов, право,
Нам с нужной ссориться державой?
К чему нам жертвовать рекламой,
Когда редактор мистер Чиз
На нас воззрится сверху вниз?
Над прошлым уж сгустилась тень.
А правда, – что ж, – вчерашний день»[364]

.

ГЛАВА 12 Ссора со Сталиным