Йот Эр. Том 1

– То так, то так, – не стал спорить Людвик. – Однако неужели вам, поляку, не дороги ваши польские корни? Вы происходите, пусть и по женской линии, из очень знатного рода. Больше того, вы единственный оставшийся в живых родственник данной ветви графов Потоцких. Увы, все потомки по мужской линии покинули этот мир, не оставив наследников. Вам уготовано достойное место в рядах родовитой шляхты. И, поверьте, ваши военные таланты также заслуживают более высокой оценки. Нам так нужны свои, проверенные, польские офицерские кадры, которые служат Родине, а не подчиняются приказам из-за рубежа.

– Вы имеете в виду Лондон? – чуть насмешливо поинтересовался Речницкий.

– Ах, да что Лондон, пан Якуб! – переходя на немного фамильярный тон, воскликнул генерал Мотт. – Решать должны не политиканы, бросившие страну в страшном 1939 году и прятавшиеся под крылышком у Черчилля, и не эта пустышка Миколайчик, а мы, – те, кто проливал кровь за Польшу и теперь служит ей здесь, на нашей многострадальной земле. Нас много, мы можем и должны заявить о себе достаточно весомо, чтобы с нашим мнением считались все наши союзники. Я надеюсь, пан Якуб, что для вас, настоящего поляка, не является чуждым наш священный девиз – Хонор, Буг, Ойчызна![16] – патетически закончил Людвик Мотт, переставив в традиционном девизе бога на второе место, а честь на первое. Что же до Отчизны, то она всегда пребывала на третьем месте. Стоит заметить, что слово «honor» для шляхетных панов означало одновременно и честь, и высокое самомнение, причем, похоже, они вовсе не различали эти два понятия.

А аналогичные подходы со стороны других родовитых шляхтичей, служивших в Войске Польском, изо всех старавшихся дать ему понять, что принимают за ровню себе? А постоянная назойливая любезность дипломатов из британского посольства? А интерес, который проявили к нему члены британской военной миссии во время визита в Югославию? Очень было похоже на то, что вскоре последуют более откровенные разговоры и более конкретные предложения. И тогда нужно точно знать, какой линии поведения придерживаться.

В Москве Нина с отцом остановились в гостинице ЦДСА. А дальше начались скучные отчеты, когда надо раз за разом пересказывать все одно и то же; инструктаж, как со стороны непосредственного руководства, так и со стороны контрразведчиков, которые твердили о бдительности и настоятельно советовали сразу же сообщать, если кто за кем-нибудь что-нибудь подозрительное приметил… Не осталась без последствий, к удивлению Нины, и схватка с налетчиками в Новый год в штабе Варшавского военного округа – ее наградили личным оружием. Не именным: у маленького никелированного пистолетика щечки рукояти были выполнены из сиреневого перламутра и на одной из них тонкой, едва заметной вязью было выгравировано «За труд и доблесть».

Пистолет был как игрушечка, да, в сущности, ею и являлся. На его корпусе легко читалась надпись «LILIPUT 4.25». Выстрел из такого оружия, как правило, был немногим более опасен, чем выстрел из пневматической винтовки. Конечно, выстрел в упор, если он попадал в глаз, или, например, в крупный кровеносный сосуд на шее, мог причинить крупные неприятности и даже привести при случае к летальному исходу. Однако командование позаботилось о боевой эффективности этого несерьезного оружия и снабдило свою сотрудницу специальными боеприпасами, вызывающими при попадании почти мгновенную смерть.

– Тебе будут регулярно передавать из Москвы боеприпасы к этому пистолету. Главное, не забывай заменять патроны в магазине свежими, и тогда они тебя не подведут – напутствовали Нину на прощание.

Девочка сразу стала называть свое наградное оружие «пушкой», чем вызвала неудовольствие генерала:

– Брось ты этот уголовный жаргон! И где только успела нахвататься?

Известно, где: все там же, в Ташкенте. Но перечить отцу по столь мелкому поводу Нина не стала, присвоив своему пистолету солидное имя «браунинг», хотя он таковым вовсе и не являлся.

В обратный путь генерал Речницкий отправился, закупив в коммерческом магазине немало кофе и шоколада – они и стоили в Москве дешевле, чем в Варшаве, и были заметно выше качеством. Нина за время пребывания в Польше успела пристраститься и к тому, и к другому, да и генерал был отнюдь не против выпить утром чашечку кофе. Приобретать что-нибудь еще в сколько-нибудь заметных количествах (что нередко делали другие офицеры и генералы, таская товары через границу в обе стороны, чтобы извлечь выгоду из разницы цен и ассортимента в СССР и в Польской республике) отец и дочь не стали.

Пройдя в Бресте пограничный контроль, пересели на польский поезд. Заслышав шаги проводника по вагону, Якуб предусмотрительно шепнул дочке:

– Смотри у меня, не вздумай петь про польских панов!

Нина кивнула, но, как только проводник провозгласил: «Станция Бяла-Подляска!» – ее губы как-то сами собой начали выводить слова:

– На Дону и в Замостье тлеют белые кости…

Тут отец внушительно погрозил ей кулаком, и девочка, ойкнув, захлопнула рот.

Из Варшавы Нина отправилась к новому месту службы отца, в Краков.