Йот Эр. Том 2

Чудесный, роскошный дом! Но он был всего лишь достойной рамой для того общества, которое собиралось в нем. Во всяком случае мне тогда так казалось, несмотря на то, что я уже многое знала о них. Холеные, воспитанные, внимательные и почтительные, в меру веселые и всегда элегантные, не позволяющие себе ни одного хмурого взгляда, ни одной резкой или громко высказанной реплики. А уж если вы были их гостем, то все естественно и неназойливо старались, чтобы и вам с ними было так же хорошо, как и им самим. Ну, а в случае же какой-нибудь оплошности с вашей стороны ее никто не замечал: оплошности просто не было. Вот и все.

Да, поверить, что все это было отточенным мастерством, искусством профессионалов, мне очень не хотелось.

Сама хозяйка этого дома, уже немолодая, но все еще стройная, подвижная дама, всегда изысканно одетая, никогда не выходила к гостям дважды в одном туалете. Единственным, что она позволяла себе надевать ежегодно в годовщину своей свадьбы, было изумрудное колье, подаренное ей мужем тридцать лет назад. «День свадьбы» был самым большим праздником в этом доме. Любящие супруги постоянно стремились друг к другу. Он нежно гладил её холеные, в дорогих перстнях руки, и они смотрели на окружающих их гостей, как молодые, бесконечно влюбленные, но при этом хорошо воспитанные люди, которые, конечно же, рады тому, что к ним пришли все эти милые гости, но в глубине души мечтают остаться одни. И только грустные глаза любящей жены иной раз настораживали, а чрезмерное внимание мужа наводило на грустные мысли.

Ближайшая подруга хозяйки — жена доктора посольства — была почти что юной. Не женщина, а статуэтка с такими длинными, густыми и слегка вьющимися волосами, что они могли бы быть и одеждой и украшением. Она это прекрасно сознавала и всегда надевала на себя самый минимум и несколько ярких гребней, еще больше оттенявших необычайную красоту её волос. Мужчины откровенно любовались этим золотым чудом, а женщины были снисходительны к ней: уж очень она была мила и наивна — почти ребенок.

Сам доктор, мой добрый знакомый, резко выделялся среди мужчин, посещавших посольство. Джентльмен с манерами лорда и фигурой ковбоя, облитой черным фраком, всегда в темных очках, он был разительно противоречив. Доктор страстно любил танцевать, но танцевал всегда с двумя постоянными партнершами, и если их не было, то он весь вечер сидел в зимнем саду. Работал он с упоением, не замечая времени и усталости, но потом исчезал на недели в неизвестном направлении. Но самым необыкновенным был голос доктора. Редкого тембра бас, который постоянно менялся и мог быть сухим, резким, как выстрел, рокочущим, как дальние раскаты уставшего грома, нежным, укутывающим, как туман… Интонации его были безграничны и непостижимы. Да и отношение его к окружающим было так переменчиво, что он для всех дам был не только загадкой, но и постоянной неожиданностью. Мужчин он подавлял, и редко кто из них решался с ним на продолжительную беседу.

Пани Ванда — жена прокурора, была «роковой женщиной». Мужчины побаивались её, но изо всех сил старались привлечь к себе внимание Ванды, а женщины ненавидели её.

Стройная, высокая, с несколько крупноватым бюстом и тонкой талией, она гордо несла свою изящную головку с гривой черных, с металлическим блеском, гладких волос, старательно собранных в узел на затылке. Но шпильки были не в ладах с её волосами: они падали и терялись, а вырвавшиеся из плена волосы волной рассыпались по плечам. Она снова зло и туго стягивала их на затылке, грациозно откинув назад голову, не ища зеркал, привычно втыкала в них очередную порцию шпилек, которыми были забиты карманы ее мужа. При этом ее руки, как две змеи, закидывались на затылок, а потом плавно опускались. Это были руки царицы: гибкие, всегда затянутые по самые запястья длинными узкими рукавами, они дразнили окружающих своей гибкостью и мраморной белизной безупречных кистей. Она никогда не носила украшений. Только две жемчужины на тонких платиновых цепочках свисали с ее крохотных открытых ушек и терялись на фоне живой жемчужной белизны ее кожи. Длинная гибкая шея и классической формы плечи, окруженные темной тканью, светились каким-то внутренним светом, как фарфоровый абажур, и приковывали к себе все взгляды. Печальные серые глаза миндалевидной формы всегда прятались под длинными черными ресницами и теплели только при приближении ее мужа.

Ее муж, апоплексически красный старик, потный, задыхающийся, всегда засыпающий свои брюки и все вокруг пеплом сигарет, так резко контрастировал с молодой красавицей женой, что я долго не верила в искренность их отношений. Ванда постоянно и неприметно опекала его: следила за падающим с сигарет пеплом, за пуговицами, вечно отлетающими или расстегивающимися, галстуком, не желавшим лежать посередине его огромного живота, количеством пива, им поглощаемого, и таблетками, которые надо было пить вовремя. Он отвечал на ее заботу извиняющейся улыбкой и так внимательно наблюдал за каждым ее шагом, как только может нежно любящий отец следить за своим смертельно больным ребенком.