Иов, или Осмеяние справедливости

Он внимательно прочел бумагу.

— Безусловно, эти требования законны с точки зрения как местного законодательства, так и законодательства всей страны. Справедливы ли они? Разве вы не сказали, что вам спасли жизнь?

— Тут нет сомнения. Конечно, был шанс, что нас подберут какие-нибудь рыбаки, а не береговая охрана, но она обнаружила нас первой. Береговая охрана нас действительно нашла и действительно спасла.

— А разве ваша жизнь, разве ваши две жизни не стоят восьми тысяч песо? Моя, например, определенно стоит больше, уверяю вас.

— Не в этом дело, сэр. У нас нет денег. Ни единого цента. Все утонуло вместе с яхтой.

— Тогда пошлите за деньгами. Вы можете отправить телеграмму за счет консульства. Я готов помочь.

— Благодарю вас. Для этого нужно время. А пока не скажете ли вы, как я могу освободиться от такого долга? Мне говорили, что судья потребует от нас немедленной уплаты, и при этом наличными.

— Ну, все не так уж плохо. Верно то, что мексиканцы не признают банкротства в том виде, в котором это практикуется у нас. Они скорее придерживаются стародавних законов о долговой тюрьме. Правда, на практике они к такому наказанию прибегают редко, обычно просто грозят. Вместо этого суд обеспечит вас работой, которая позволит вам выплатить долг. Дон Клементе очень гуманный судья, он о вас позаботится.

Если оставить в стороне речь, исполненную цветистой чепухи и обращенную персонально к Маргрете, то на этом все и закончилось. Мы захватили с собой сержанта Роберто, который наслаждался гостеприимством горничной и блаженствовал на кухне, и отправились в суд.

Дон Клементе (судья Ибаньес) был очень мил, как и обещал нам дон Амброзио. Поскольку мы сразу же уведомили секретаря суда, что признаем долг, но не имеем средств для его оплаты, процесс над нами не состоялся. Нас просто посадили в полупустом зале и велели ждать, пока судья не покончит с делами, вынесенными на сегодняшнее слушание. Эти дела были рассмотрены очень быстро. Некоторые из них касались мелких нарушений порядка, наказуемых штрафами, другие — долгов, кое-что было перенесено на следующий день. Я понимал не все из того, что происходило, а на перешептывание судья смотрел не очень одобрительно, так что Маргрета не смогла объяснить мне всех подробностей процедуры. Но судья явно не принадлежал к числу «вешателей».

Наконец с делами покончили, по приказу секретаря суда мы присоединились к другим «нарушителям» — главным образом крестьянам, — которых судили за долги или оштрафовали. Все мы оказались стоящими на низком помосте лицом к лицу с группой мужчин. Маргрета поинтересовалась, что происходит, ей ответили: «La subasta».[42]

— Что это? — спросил я.

— Алек, я не знаю. Это слово мне незнакомо.

Дела остальных были улажены быстро. Я догадался, что все они тут уже не первый раз. После этого от группы людей, стоявших перед платформой, остался только один человек. Он расплылся в улыбке и заговорил со мной. Маргрета ему что-то ответила.

— Что он говорит? — спросил я.

— Он спрашивает, умеешь ли ты мыть посуду. Я ответила, что ты не знаешь испанского.

— Скажи ему, что я, разумеется, могу мыть посуду. Но мне бы хотелось работы потяжелее.

Через несколько минут наш долг был уплачен наличными секретарю суда, а мы поступили в распоряжение патрона, сеньора Хайме Гусмана. Он обязался платить Маргрете шестьдесят песо в день, а мне — тридцать плюс возможные чаевые. Судебные издержки составили еще две с половиной тысячи песо плюс плата за удостоверения, дающие право на работу, плюс марки плюс налог военного времени. Секретарь подсчитал нашу суммарную задолженность, а затем разделил ее на заработок. Она оказалась эквивалентной ста двадцати одному дню, или четырем месяцам, после чего наши обязательства по отношению к патрону прекращались. Если, конечно, мы ничего не будем тратить…

Секретарь объяснил нам, как пройти к заведению нашего патрона — Restaurante «Pancho Villa». Что касается самого патрона, то он уже отбыл в своей машине. Патроны ездят на машинах, пеоны — ходят пешком.

11

И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее.

Бытие 29, 20

Иногда за мытьем грязных тарелок я забавлялся, высчитывая, какой высоты стопку тарелок я вымыл с тех пор, как начал работать на нашего патрона дона Хайме. Стопка из двадцати обычных для «Панчо Вилья» тарелок составляла около фута. Чашку с блюдцем или дна стакана я решил считать за одну тарелку, ибо их в стопку никак не уложишь. И так далее…

Высота большого маяка в Масатлане пятьсот пятнадцать футов, то есть он всего лишь на сорок футов ниже памятника Вашингтону. Я прекрасно помню тот день, когда закончил мыть первую стопку тарелок высотой с маяк. Я загодя сказал Маргрете, что скоро достигну своей цели и что это произойдет, вероятно, либо вечером в четверг, либо утром в пятницу.