Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

В первой сводке новостей, выпущенной после разгрома, пропагандировалась та же версия всеобщей героической гибели окруженных. 1 февраля 1943 года вышло официальное сообщение командования вермахта, в котором говорилось, что «южная группа частей 6-й армии Паулюса героически оборонялась, но была снята противником». Радио рассказывало об «отчаянных рукопашных схватках, в которых солдаты и офицеры, возглавляемые генералами, отбивались штыками от атакующего противника». Вышло также специальное правительственное сообщение, в котором крайне неприятный факт гибели войск был преподнесен как «славный и великий подвиг», и объяснялось, что «жертвы, принесенные героями 6-й армии, не напрасны», потому что она «сдерживала атаки нескольких русских армий в течение многих недель». Сообщение было передано по радио; сначала прозвучала печальная мелодия марша и глухая барабанная дробь, затем — три куплета песни «Он был моим боевым другом»; после этого сыграли немецкий, румынский и хорватский национальные гимны, и последовали три минуты молчания в память о погибших. Потом, после нескольких маршей и отрывка из Пятой симфонии Бетховена, прозвучал приказ о закрытии на три дня всех театров, кинозалов и варьете. Во всех последующих передачах повторялись слово в слово штампованные фразы о «героизме и великой миссии» и звучали слова: «торжество силы духа», «моральная победа над подлым врагом», «испытание судьбы» и «доблестные защитники западной цивилизации и культуры». Американские обозреватели писали, что Геббельс умудрился превратить оплакивание немцами жертв сталинградской трагедии в «торжества, напоминающие фестиваль музыки Вагнера, сравнимые по размаху с празднованием победы над Францией в 1940 году, надеясь таким способом отвлечь сограждан от реалистической оценки поражения».

Геббельс потратил много слов на обещания строго разобраться в причинах катастрофы — но попозже. Этот счет так никогда и не был предъявлен; вместо него звучали только оправдания в случившемся. 18 февраля 1943 года Геббельс торжественно заявил: «Германскому народу и всему миру надо со всей откровенностью сказать, что несчастья последних недель имели глубокое и роковое значение. Великая историческая жертва, принесенная германскими солдатами в Сталинграде, имела решающее значение для всего Восточного фронта. Она не была напрасной, и будущее подтвердит это».

Геббельса не смущали факты: чем страннее они были, тем с большим рвением он отыскивал в них скрытый благоприятный смысл, и все это — вполне сознательно, с желанием подстегнуть народ в тылу, заставить его больше трудиться. Факты были таковы, что их было просто невозможно скрыть — но их можно было извратить, придав им «высший смысл», непонятный простым смертным. Восхваляя погибшую 6-ю армию, Геббельс рассуждал о моральном долге оставшихся в живых, пытаясь обязать людей, работавших в тылу, проявлять героизм, достойный подвигов солдат, павших под Сталинградом.

Он использовал судьбу погибших для обоснования новых радикальных идей — для провозглашения «тотальной войны». Об этой новой кампании он думал еще в декабре 1942 года и тогда же представил фюреру перечень крутых мер по укреплению тыла. Гитлер, обеспокоенный положением в Сталинграде, был готов их принять; позже за их осуществление взялась «большая тройка» в лице Бормана, Ламмерса и Кейтеля. «Тотальная война» обернулась новым «закручиванием гаек» в тылу. 27 января 1943 года Фриц Заукель, рейхскомиссар и «полномочный представитель правительства по трудовому найму и распределению рабочей силы», издал декрет, согласно которому все мужчины в возрасте от 16 до 65 лет и все женщины от 17 до 45 лет были обязаны трудиться «в целях укрепления обороны страны». Эта мера оправдывалась необходимостью «направления всех сил на достижение главной цели — быстрейшей победы в тотальной войне с врагами Германии».

«Тотальная война» сопровождалась корректировкой содержания пропаганды. В начале марта 1943 года Геббельс объяснил журналистам, что «людям нужно внушить — предстоящие месяцы будут трудными: «Когда мы объявляли «блиц-кампанию на Востоке», у нас не было таких трудностей, но теперь похоже, война закончится нескоро. Нужно подготовиться, и разумом, и душой, к предстоящим горьким испытаниям».

Официальная пропаганда настраивала народ на терпение и стойкость, а не на ожидание скорой победы: «Мы сохраним все, что завоевали, и у нас есть немало шансов на победу!» Вот так звучал теперь главный лозунг дня — вместо прежних заявлений о непобедимости германской армии, о мощи и быстроте ее атак. До Сталинграда совершенно не было в ходу слово «капитуляция»; даже само обсуждение такой идеи казалось нелепым; теперь же Геббельс счел возможным объяснить: «Слово «капитуляция» нужно исключить из нашего словаря!» Кроме того, ему очень нравилось рассуждать о том, что территории, захваченные в Европе, послужат то ли «залогом», то ли «заложниками» для обеспечения победы Германии.