Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Пропаганда имела целью направлять мысли людей в нужную сторону и руководить ими, играя на их чувствах (которые нужно было знать и учитывать) и используя их реакцию на события и на меры, предпринимаемые властями. Существование независимого общественного мнения не допускалось, но всегда имело место определенное «общественное настроение», которое требовалось уяснить, изучить и запротоколировать. Правители тоталитарного государства, желая обеспечить эффективность своих действий, должны были учитывать взгляды и реакцию масс и проводить с этой целью определенные социологические исследования. Исходя из этого, Геббельс не уставал внушать своим подчиненным первое необходимое требование к их работе: они должны были точно знать в любой заданный момент настроения публики, осуществляя для этого соответствующие непрерывные наблюдения. Для того, чтобы пропаганда не превратилась в пустой звук, нужно было постоянно «держать руку на пульсе общества» — это стало аксиомой. Считалось, что сломить сопротивление внешних противников — достаточно простая и понятная задача по сравнению с той сложной игрой, которую приходилось вести, чтобы преодолеть сопротивление внутри страны. По мнению Геббельса, «пропагандист должен уметь привить людям такие убеждения, чтобы их понимание событий заставляло их добровольно подчиняться высшим руководителям государства и охотно решать задачи, которые те ставят». Для этого предлагалось неотрывно следить за изменениями настроений масс, хорошо понимать их и уметь убеждать население страны, внушая ему «правильные идеи». Все 32 местных отделения Министерства пропаганды, а также служба безопасности (СД — «Зихерхайтсдинст»), возглавляемая Гиммлером, регулярно поставляли Геббельсу свои сводки информации и отчеты, дававшие картину настроений и морального духа населения.

Но нужно было не только постоянно следить за публикой; требовалось также подталкивать и вести ее за собой в том направлении, которое было одобрено правящей властью. «Дурные мысли» подавлялись; пропагандировались и внушались «правильные» идеи. При этом внутри самого министерства официальная политика и доктрины не подлежали сомнениям и критике, но зато рассматривались и обсуждались новые методы и трюки, с помощью которых можно было сделать пропаганду более доходчивой и эффективной.

Геббельс любил спрашивать у подчиненных точные статистические данные и оценки того, как именно реагировало население на политические мероприятия властей и на книги, фильмы, спектакли, одобренные его министерством. В интервью, данном в конце 1937 года, он сказал: «Я должен точно знать, насколько хуже (или лучше!) был принят фильм, который мы оценили как плохой, по сравнению с тем, который мы оценили как хороший». Далее он объяснил, что всё, случившееся среди людей, все события культурной, политической и и экономической жизни должны регистрироваться и изучаться с точки зрения психологии. Полученные данные обобщались и использовались министерством в качестве основы для пропаганды курса, проводимого правительством. При этом Геббельс допускал, что и эта информация может оказаться недостаточной для того, чтобы завоевать доверие публики. Если выяснится, что население плохо воспринимает политику правительства, то Министерство пропаганды должно найти новые аргументы для того, чтобы убедить публику в правильности действий властей. Например, 26 ноября 1943 года Геббельс записал в своем дневнике: «Германский народ колеблется между настроениями страха и надежды и недооценивает опасности большевизма. Люди не сознают, сколько крови и ужаса несет с собой большевизм». Подводя итог этой оценке, Геббельс решил, что нужно наращивать усилия по «просвещению немцев насчет опасности большевизма».

Люди Геббельса научились предсказывать реакцию публики. Если министерство устраивало массовый политический митинг в берлинском Дворце спорта, то уже по количеству проданных билетов можно было судить о степени желания людей обсуждать предложенную тему. Настроение публики и вся атмосфера таких митингов служили для пропагандистов точным барометром, показывавшим степень одобрения действий властей и провозглашавшихся идей. Геббельс был, пожалуй, недалек от истдны, когда признавался, что именно на этих митингах он выработал в себе острое чутье на возможную реакцию публики и на характер восприятия приводимых аргументов. Не скрывая своего тщеславия, он заявлял, что хотел бы, подобно Гаруну-аль-Рашиду, уметь растворяться в толпе, выслушивая все новости и оставаясь неузнанным. Впрочем, он утешал себя тем, что и так точно знал настроения и склонности немцев и мог предсказать, что им понравится, а что — нет. Любопытно, что некоторые всеобщие увлечения он называл «мнением невежественного большинства» и просто отмахивался от них, не желая принимать во внимание (и это случалось не так уж редко!). «В таких случаях он настаивал на том, что его министерство должно не просто открывать мнение публики, но и формировать, а то и создавать его», — говорил подчиненный Геббельса Ганс Фриче.