Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

К следующему дню рождения Гитлера, отмечавшемуся в в апреле 1938 года, только что был успешно осуществлен «аншлюс» Австрии, и легкость, с которой он был проделан, еще больше повысила престиж фюрера и дома и за границей. Геббельс, возбужденный и ликующий, сделал из своего радиообращения 19 апреля 1938 года настоящее драматическое представление. Это был рассказ о «громадном успехе», и каждое слово в нем стояло в превосходной степени: «Самая несчастная нация на Западе теперь стала самой счастливой, — объявил оратор, излучавший чувства самодовольства и превосходства. — В нашем обширном отечестве нет ни одного немца, который пожелал бы быть человеком другой нации или гражданином другой страны. Под благословенной рукой фюрера воплотилась в жизнь мечта всякого доброго германца: великий народ объединился в одной свободной и сильной империи!» Драматическим моментом речи стало воспроизведение выкриков австрийцев, приветствовавших вступление немецких войск: «Благодарим тебя, фюрер!»

Геббельс пролил слезы умиления по поводу радости фюрера, родившегося в Австрии и теперь, наконец, включившего свою страну в Великий рейх. Он вспомнил, как был перед этим вместе с Гитлером в Оберзальцберге, и немцы из всех областей рейха «приходили к фюреру, чтобы выразить ему свое уважение. Было трогательно увидеть среди них делегатов от Австрии, тогда еще независимой. Они мало говорили, просто смотрели на фюрера в глубоком молчании. Они даже не могли отвечать на его вопросы, заливаясь слезами. В эти трогательные минуты мы поняли по лицу фюрера, как близко к сердцу принимает он горе своего народа, как глубоко он страдает за свою родину».

Потом Геббельс напомнил о действиях фюрера в дни «австрийского кризиса» и о том, как резко он реагировал на «предательскую речь канцлера Австрии Шушнига, когда тот осмелился объявить референдум — какая невообразимая наглость! В тот момент лицо фюрера отразило священный гнев и божественную ярость! Это трусливое предательство потрясло его до глубины души!» Гитлер предвидел две возможности: «Либо Шушнигу снова удается оправдать в глазах мирового общества свою кровавую систему, проведя очередные мошеннические выборы, либо народ поднимется на борьбу за свои права и сметет его режим!» Затем последовал призыв о помощи со стороны австрийских нацистов, и немецкие войска получили приказ — выступить! «Через несколько часов знамя со свастикой уже развевалось над Веной!» Как всегда в таких случаях, Геббельс переходит на религиозный язык: «Никто из нас не скрывал своих слез, когда в полночь мы впервые услышали «Песню Хорста Весселя», передаваемую радио Вены! Час спасения наступил!» Нацисты праздновали «счастливый конец», когда «время величайшей опасности» сменилось «временем величайшего триумфа».

Теперь нужно было полностью использовать бесспорный успех аншлюса. Геббельс начал разрабатывать тему мук и испытаний, перенесенных молодым Гитлером в Австрии: «Какие чувства испытывал этот великий человек, глядя на освобожденную Вену? Ведь он еще подростком ходил на этих улицах в составе демонстраций, требуя создания Великого германского рейха, и прислужники режима Габсбургов арестовывали и мучили его!» Видимо, эти разглагольствования опирались на какие-то реальные факты; Геббельс охотно применял также высказывание Трейчке о том, что «человек делает историю», говоря, что Гитлер — как раз «тот человек, который делает невозможное возможным». Снова следовало потрясающее описание того, как одинокий фюрер, отягощенный ужасным бременем ответственности, принимает важные решения в своем кабинете. Такие деяния вряд ли доступны простому «человеку с улицы», не имеющему ни опыта, ни необходимой информации, но это и не важно: ведь у руля стоит деятель исторического масштаба, знающий, куда вести государство, а народ должен просто поддержать своего вождя, отдав ему свою любовь и безграничное доверие. Так подтверждался лозунг нацистской пропаганды: «Один народ, один рейх — один фюрер!»

Геббельс подчеркивал, что успехи фюрера имеют в своей основе причины как «практического», так и «божественного» характера. Его исключительная проницательность, смелость и готовность идти на крайние меры создают в совокупности «тот замечательный прагматизм, который дает ему возможность добиться чуда, и само божественное провидение благословляет его неустанный труд!» Здесь очевиден «религиозный аспект» пропаганды Геббельса; заботу о судьбе нации он объявил «религиозным актом»: «Разве это не разновидность религии, — объяснял доктор наук, — поставить всю свою жизнь на службу нации, трудиться и действовать для счастья народа! Это действительно религия, к тому же не очищенная от пустых фраз и догм и идущая из самой глубины души; так это и понимает наш народ! Так немцы должны были утвердить свое «религиозное превосходство над другими народами, которые только славословят Бога, оставаясь в душе черствыми и холодными». Молитвы, очищение души и религиозный символизм — вот чем были полны речи Геббельса в тот период; позже они стали более агрессивными.