Ёжик

О последнем, кстати, разговор особый. Холодильник у Ежика был местом хранения множества полезных вещей. Так я встречал там зубную щетку, плюшевого медведя, пачку ежедневных прокладок (благодаря постоянным тренировкам, я теперь очень хорошо разбираюсь в этих крылатых друзьях женщин), парочку компакт-дисков и еще много чего, сейчас уже не вспомнить. "Я иногда путаю его со шкафом", — призналась мне как-то Ежик. И я понимал, что это сущая правда. Как и то, что Ежик жить не могла без сладкого. Все ее карманы являлись своего рода нычками для разных чупа-чупсов, сникерсов, печенюшек и конфет. Я уже не говорю о бесконечных пирожных, тортиках и мороженом. Их она поглощала в каких-то нереальных количествах, уступающих только количеству сигарет и жвачки. При этом Ежик оставалась все такой же маленькой и худенькой, как подросток. Если бы об этом узнали мои вечнохудеющие и торчащие на диетах коллеги женского пола, они бы, пожалуй, сошли с ума от зависти. Так вот оно и бывает в этой жизни… Люди легко получают, то, что им не нужно. А попробуй-ка, обрети жизненно необходимое…

В универе она появлялась все реже. Родители и раньше с трудом ее контролировали, а теперь Ежик совсем отбилась от их воспитующих рук. Я тоже ничего не мог с этим поделать. Да и не видел смысла, откровенно-то говоря. У каждого своя судьба и мы вольны выбирать ее сами, без подсказок и давления со стороны. Тем более если папа — известный толстосум.

Всю осень Ежик не вылазила из своей благоустроенной берлоги. Она почти не гуляла по городу, а все необходимое покупала в супермаркете на первом этаже своего дома. Она целыми днями валялась на тахте с бутылкой хорошего сока, пачкой сигарет, коробкой конфет и книжкой под рукой. В ногах у нее урчала подрастающая Марта, а из колонок стереосистемы доносилось что-нибудь ненавязчивое и соответствующее настроению.

Не знаю, как долго продлилось бы это сладостное безделье, но однажды Аннин рай утратил всю свою прелесть в ее глазах. Причина была до безобразия банальна — Ежик ни с того ни сего вдруг задумалась о смысле жизни. Уж и не знаю, что на нее нашло, но приступ самокопания оказался сложней, чем я мог бы предположить. Теперь, когда бы я ни зашел, она все время сидела в каком-то полутрансовом состоянии и блестящими глазами смотрела в одну точку. У нее возникла навязчивая идея немедленно этот пресловутый жизненный смысл найти. А до тех пор счастливое существование отменялось.

— Зачем все, Пашка? Зачем я? Какой в этом смысл? Какая польза? — теперь она постоянно задавала мне эти тоскливые вопросы. Ежик действительно перестала понимать смысл происходящего с ней. Она мучалась угрызениями совести за бесцельно прожитые годы и мучительно искала выход из сложившегося образа жизни, который ни с того, ни с сего обозвала паразитическим. — Раньше я не понимала… Думала так нормально. Но ведь это глупо — жить ради того, чтоб уничтожать энное количество пищи в день, прочитывать энное количество книжек, спать, испражняться, тратить деньги…

Она взрослела. А взрослеть — всегда больно. Особенно если детство затянулось. Было жаль прошлой беззаботности, но я понимал, что это правильно. Все мы рано или поздно задумываемся, что делать дальше. Ей просто нужно было время для переосмысления.

В тот вечер — уже третий по счету, молчаливый и безрадостный — я вновь застал ее погрузившейся в свой странный болезненно тонкий мир. И стало вдруг страшно, что однажды она потеряется в его воздушных лабиринтах, забудет все и не вернется. Такой хрупкой представлялась мне ее душа, такой нестерпимо прекрасной и сложной для мира реального… И отступали на задний план мысли о плотском, о материальном, ощутимом… Она сидела на широком подоконнике, прижав колени к подбородку, блуждала взглядом по невидимому мне пространству. Комнату заполнили призрачные, звенящие тишиной сумерки, и ее силуэт виднелся на фоне окна, как будто неизвестный художник вырезал его из большого темного листа бумаги. И забыл здесь. Она сидела неподвижно и от того иллюзия казалась еще реальней. Мысли становились тягучими, время бесконечным. Казалось, мы проваливаемся куда-то, теряя все знакомые ориентиры. Предметы вокруг утратили свою конкретность и виделись все более и более странными. Границы пространства становились все более и более размытыми. Я уже не понимал, где кончается настоящее и начинается иное. Да и не хотелось ничего понимать, знать и думать.

Я пришел в себя резко и сразу. Анны в комнате не было. Я не нашел ее и в кухне и в туалете. Она исчезла. И не смотря на все более возрастающую тревогу, я чувствовал, что так и должно было быть. Будто все шло по заранее намеченному плану. Будто все это уже давно решено не нами и не для нас, а так просто, небесная прихоть.

Спускаясь по лестнице, я думал только об одном: "Пусть с ней все будет в порядке! Ну, пожалуйста! Пусть лучше со мной случится плохое, а ее обойдет…"

Во дворе было темно и холодно. Шел снег. Первый снег в этом году. Утром будет красиво.