iPhuck 10

Коротко передать суть его послания весьма трудно; мы можем предложить лишь наше несовершенное и упрощенное понимание вопроса. Лобачевский в своей геометрии показал, что параллельные прямые в бесконечности пересекаются; вот так же и Бейонд продемонстрировал, что хайдеггеровская встреча с бытием есть эпиманифестация сартровского бытия-для-себя; Бейонд сплавляет Сартра и Хайдеггера в сжатой и очень рискованной сентенции: «в борьбе обретешь ты сущность свою» – а сартровскую диаду доводит до тетрады, вводя «бытие-не-в-себе» и «бытие-не-для-себя». Впрочем, знакомого с предметом наши неловкие попытки выделить «главное» насмешат или расстроят, а профану мы вряд ли успеем что-то объяснить.

Казалось бы, что интересного может предложить айфильм-индустрии жизнь философа, бедная на внешние события – разве что эротические фантазии? Увертюры и гаммы? О да, все это в фильме есть.

Маленький Жан-Люк в лондонской гостинице; красный гостиничный диван, как бы врезанный в опрокинутую телефонную будку; первый поцелуй и ласка; первая, еще такая смешная и детская, утрата и измена. Отсюда – образ рока как красной телефонной будки, молотом бьющей героя при всякой подножке судьбы, при каждой разлуке…

Насколько можно судить, этот смелый образ никак не основан на реальном наследии Бейонда и является авторской фантазией – но она приятно оживляет пространство фильма, внося в него сновидческую ноту. Предусмотрен режим непрерывных ударов судьбы с одновременной фронтальной стимуляцией, который, без сомнения, оценят спанкеры всех гендерных идентичностей – но фильм, конечно, апеллирует не только к ним.

Главный труд Бейонда – это «Время и ничто», книга всей его жизни. Она величественна, но неполна; кто-то сравнил ее с недостроенным готическим собором.

Бейонд сначала до мелочей продумал структуру книги, а уже затем принялся возводить ее здание, работая над всеми главами одновременно – поэтому ни одной полностью завершенной части в огромном томе нет. Мы уже сравнили этот труд с мостом между вершинами: если продолжить аналогию, Бейонд начал со строительства опор и хотел завершить их все, а потом уже пустить по ним дорогу…

Судьба распорядилась иначе. Когда работа была в самом разгаре, Бейонд заболел редким недугом – амиотрофическим латеральным склерозом (ALS, или Lou Gehrig’s disease). Болезнь прогрессировала очень быстро, и вскоре Бейонд оказался почти полностью парализован – как бы заперт в одиночной камере собственного тела (эта трагическая метафора неоднократно встречается во «Времени и ничто»).

Мышцы отказывали постепенно – сначала он мог еще писать, затем – печатать на машинке, сперва двумя руками, потом одной… Некоторое время он диктовал, но мышцы горла отказали тоже. Бейонд работал быстро – но уже понимал, что не успеет.

Медицина в те дни была не слишком избалована чудесами; самым передовым устройством для больных ALS была прикрепленная к голове лазерная указка, позволявшая наводить красное пятнышко на буквы висящей на стене таблицы… Но Бейонду вскоре перестала подчиняться не только шея, но даже мышцы глаз. Работал один сфинктор – эта мышца отказывает последней, уже после века. И лишь здесь болезнь остановилась и перестала прогрессировать.

Примерно через полгода после стабилизации специально для Бейонда в одной из швейцарских клиник изготовили уникальное устройство, снова сделавшее возможным его общение с миром и работу над книгой. Это был анальный зонд с контактом, реагирующим на давление – и специально запрограммированный компьютер, которые тогда только начинали входить в медицинский обиход.

Устройство работало так: экран перед Бейондом показывал ему алфавит, разделенный пополам. Если он хотел выбрать букву в верхней части экрана, он сжимал сфинктор один раз. Если в нижней – два раза. Когда экран занимала верхняя (или, соответственно, нижняя) часть алфавита, она точно так же делилась надвое, и эта процедура повторялась, пока требуемая буква не была выбрана.

Технологии предиктивного ввода еще не получили распространения в те дни, и слово приходилось набирать целиком (есть в этом что-то от кропотливого труда древнеегипетского резчика иероглифов). Три быстрых сжатия сфинктора означали пробел.

Бейонд смог возобновить работу своей жизни. Но дух его был уже надломлен недугом, и депрессия посещала его все чаще. Она отразилась, конечно, на стиле. Когда Бейонд возвращается к неоконченным главам, чтобы продолжить их, линия этого трагического надлома часто проходит прямо через середину страницы. Вот взятый наугад пример из главы «Другой и Соприсутствие»: