Иресиона. Аттические сказки

Когда они подходили к Птелею, уже смеркалось. Никто им не встретился. Прошли по главной улице. Город казался вымершим. Перед большим домом с закрытыми дверями Мера залилась отчаянным лаем; потом, как бы опомнившись, жалобно завыла и побежала дальше. Эригона пела на ходу, ни на что не обращая внимания.

У трикорифской стены встретили ее две девушки; узнав, боязливо сдвинулись в сторону.

– Ликорида, милая, что с ней? Эригона ли это, или дух Эригоны?

– Окликни ее, Ифиноя, тогда узнаешь.

– Эригона, Эригона!

Но в ответ они услышали только слова песни:

Не плещите,
Волны Эразина…

– Могучая Геката! – в ужасе воскликнула Ифиноя. – Так она – мертвая?

– Нет, – ответила Ликорида, – живая. Но ты видишь печать на ее лбу?

– Какую печать!

– Печать Персефоны, – прошептала Ликорида. – Люди с такой печатью долго не живут. Пойдем, расскажем обо всем отцу.

Эригона тем временем шла дальше. Вслед за Мерой она пересекла болото и поднялась на пригорок, где рос одинокий вяз. Там Мера остановилась и глухо завыла. Почва под вязом была рыхлой, видно, над ней недавно поработала лопата. Сверху лежал камень, на котором чья-то нетвердая рука нацарапала: «Икарий».

Эригона перестала петь.

– Ты снова со мной, милый? – спросила кротким, неземным голосом. – Зовешь меня к себе? К нему, к ней – и к себе? Я мечтала когда-то о том, кому выпадет развязать мой девичий пояс. И вот ты пришел. Предаюсь твоей воле.

И она потянулась к своему поясу.

XI

На следующее утро девушки снова собрались в вязовой роще Артемиды, но не для того, чтобы петь и плясать. Все пугливо жались к Антианире, Филомела же, прежде гордая и высокомерная, была до такой степени пристыжена и унижена, что своим видом вызывала жалость.

– Все здесь? – спросила Антианира.

Коринна оглядела присутствующих:

– Двух нет – Ликориды и Ифинои.

– Их ждать не будем. Феспид велел им не появляться на людях: опасаются, чтобы с Ифиноей…

Оборвала себя, встретив умоляющий взгляд Филомелы.

– Антианира, дорогая, расскажи, как все это случилось, – сказала Каллисто. – От отца моего ничего узнать невозможно: ничего, говорит, не помнит. И очнулся он только вчера вечером, когда мы с матерью и рабом Ксантием принесли его из лесхи до дому.

– Что тут рассказывать, – неохотно пробурчала Антианира. – Пили напиток Икария, пили – и до того напились, что, обезумевши, убили его самого.

Филомела подняла голову.

– Отец говорил, что убили его за дело: в напитке была отрава, и от нее все обезумели.

– Твоему отцу лучше бы помолчать, да и тебе тоже, – начала было дочка Эврикрата, но тут же пожалела о сказанном, увидев, что Филомела залилась слезами… – Поверь, дорогая, я не хотела тебя обидеть, но ты ведь знаешь, что Икарий мой дядя. Не был он отравителем: дал им столько, сколько было можно, а остальное они у него отняли. Его убили, а сами легли вповалку. Только они-то потом встали, а Икарий уж не встал. И только что отец мой с Феспидом похоронили его за трикорифской стеной, на пригорке под вязом. Так-то, мои дорогие, – продолжала она, – кровь зависла над нами, родная кровь. Трудно будет смыть это пятно. Не придется нам теперь участвовать в бравронском празднике Артемиды.

Девушки расплакались.

– Но что же теперь делать? Что делать?

– Именно это решают сейчас наши отцы на току за городом. Посмотрим, не найдет ли Феспид какого-нибудь выхода.

Разговор был прерван появлением двух отсутствующих. Обе были не в себе. Ифиноя тряслась как в лихорадке, Ликорида же, тоже бледная и взволнованная, тщетно пыталась успокоить подругу.

– Ох, девушки, ох, милые, не ходите, не ходите туда! Хватит того, что я там побывала. А собака все воет и воет. Она качается, а собака воет.

– Что такое? Что такое?

Ликорида жестом подозвала Антианиру.

– Так что случилось? – спросила та.

Ликорида пожала плечами.

– Я побежала. Что мне оставалось делать? За стену трикорифскую. Где эта собака выла. Ну и – увидела.

– Что увидела?

Ликорида шепнула ей на ухо:

– Дочка Икария повесилась над его могилой. Я не видела, а Ифиноя видела. А по дороге узнала и о других вещах, о которых ей знать не положено. И вернулась, как видишь, с печатью Персефоны на лбу.

Ифиноя услышала последние слова.

– Печать Персефоны? Глупость! Это совсем не то! Ты ведь знаешь, Филомела! Мой отец продал меня твоему за кубок вина!

– Замолчи, ненормальная! – прикрикнули все на Ифиною, заметив, что Филомела близка к обмороку.

– Почему я должна молчать? Нет, я пойду к демарху. Мы бедные, но честные. А теперь станем и богатыми. Демарх своего кошелька не пожалеет. Прощайте, подружки, нет мне больше места среди вас: я теперь не свободная гражданка, я теперь…

Но на нее уже никто не обращал внимания: все переживали за Филомелу. Та через некоторое время пришла в себя и спросила:

– Где эта несчастная?

Теперь только вспомнили об Ифиное. Кто-то вспомнил ее слова: «Пойду к демарху». Но Филомела покачала головой.

– Не может быть. Но все-таки пойду ее поищу.

И пошла, взяв с собой Андротиму. Прошел час. Вернулись они бледные, не говоря ни слова.

– Ну так что? Где Ифиноя?