Ирландский прищур

А дети? Маленький голопузый выводок, как называла их Мэри Грант? В тот день, когда меня, запуганную и растерянную, привели или, лучше сказать, передали в ведение Мэри Грант и тут же усадили ощипывать и потрошить гуся, раза в два превосходившего любого из тех, что миссис Дженнингс жарила для нашего стола в «Святой Марте», я сначала и не поняла, что кроме нас самих кто-то еше жил и дышал на кухне Мэри Грант. Вокруг все было в перьях и скользких ошметках, Мэри Грант шастала туда-сюда, я чувствовала себя все хуже и хуже от того, что навыки ведения хозяйства, полученные мною в «Святой Марте», здесь явно не котируются. Конечно, едва обретя почву под ногами, как говаривал Тедди, и узнав, что я нахожусь в Большом Поместье или, точнее говоря, в его крыле для слуг, я тут же представила себе размах и великолепие этого старинного семейного гнезда. И отметила, что окна кое-где разбиты – обстоятельство, которого не могла предположить сирота в моем плачевном положении. Вандалы, сказала я себе. Какой стыд. Но с чего вандалам, откуда б ни явились они и сколько бы их ни было, выныривать из ночи и швырять камнями в такой прекрасный старинный дом? Хотя дом этот, без сомнения, был наиболее странным и наименее приятным местом из тех, что я успела повидать на своем веку. И моя неспособность ответить на вопрос, от которой все мои попытки найти ответ становились напрасными, лишь только усиливала ту извращенность – другого слова и не подберешь, – которая нависла над Большим Поместьем, как вонь над болотом. И вот не успела я, как говорится, очухаться, меня усадили ощипывать гуся – что, сами понимаете, окончательно выбило меня из колеи. И, конечно, в основном дело было в Тедди – впрочем, нет, не в Тедди, по крайней мере – для меня. В разгар всего этого, несмотря на Мэри Грант, на ее молчание, габариты и угнетающую близость ко мне, я вдруг, с остервенением ощипывая гуся, отметила признаки жизни или, по крайней мере, какого-то движения в странной куче тряпья и лохмотьев, наваленной позади камина и овеваемой теплым дымом.

Дергая перья, я старалась держать руку подальше от злобного черного клюва, боясь, как бы он не ущипнул меня, что было, конечно, маловероятно, ведь бедная птица давно мертва, и одновременно наблюдала, как эта странная куча брошенного у очага тряпья двигается, перемещаясь туда-сюда и подчиняясь какому-то собственному ритму; но тут я увидела маленькие оловянные тарелочки и, улыбнувшись, сосредоточилась на гусе. Кошки, сказала я себе. Собаки. Или котята со щенятами. Но тут до меня дошло, что эта ветошь, эти старые куски одеял с покрывалами больше всего напоминали мышиное гнездо, и, ясное дело, я замерла в страхе. А затем, совсем позабыв о гусе, как завороженная стала следить за высунувшейся из кучи крошечной ладошкой, ручкой, другими ладошками и ручками. И вот, наконец, детишки – это были именно они – начали один за другим выползать из этого муравейника, сложенного из старых одеял и бесполезного тряпья, как будто они никогда не знали мук голода или не чувствовали теплого света.

Ой, мэм, посмотрите на этих бедных созданий.

На что старая великанша-людоедка – а иначе ее и не назовешь, если судить по ее размерам и цвету бородавок на лице и руках, – задала мне вопрос, видела ли я хоть раз в жизни ребенка – это мне-то, других бы лучше спросила! и детишек! она меня спрашивает про детишек! – а затем призналась, что она их «приютила», как она выразилась, и прославилась по всей округе тем, что не задавала лишних вопросов, когда принимала детей. Такая благотворительность, я сразу это почувствовала, вызвала во мне определенные симпатии к Мэри Грант и еще больше усилила мое недоумение по поводу происходящего в Большом Поместье.

Что касается оловянной посуды, мое первое предположение было недалеко от истины, ведь не успели детишки вынырнуть из-под тряпья и захныкать, заскулить и начать тыкаться вокруг, подобно слепым котятам, хотя большинство из них вполне нормально видели и были, по сути дела, такими же приемышами, как и все мы в «Святой Марте», Мэри Грант тут же, охая и крякая, нагнулась, забрала тарелки, наполнила их и затем впустила собак или скорее щенят. Я сумела сдержаться и не выказать ужаса при появлении грязных, мокрых молодых собак, думая о том вреде, который они могли бы причинить детям, хотя у многих щенят еще даже не было зубов. Я радовалась, что могу не отвлекаться от детишек, и тут Мэри Грант вдруг начала подбирать их, как мне показалось, горстями и рассаживать их у себя на груди, жестом попросив меня помочь более взрослым детям съесть овсяную кашу, что я с радостью и сделала. При этом я поняла, что одна крошка сильно больна – это я определила по ее глазам и практически полному отсутствию аппетита, несмотря на все мои уговоры скушать хоть ложечку. То была маленькая Марта, о чем я могла бы догадаться.

Затем я опять принялась за гуся.