Ирландский спаситель (ЛП)

Там есть черная машина, все в порядке. Но я не думаю, что это водитель, о котором упоминал Левин. Перед ней выстроилась шеренга японцев в черных костюмах, вооруженных и бесстрастных, преграждающих нам путь к отъезду. Ни один из них не двигается, когда Макс спрыгивает и встает рядом со мной, его лицо выглядит таким же неуверенным, как и мое.

Это было совсем не то, чего мы ожидали.

Но я бы поставил горшок с золотом лепрекона, что они здесь из-за нас.

АНА

Когда на следующее утро Александр входит в мою комнату с подносом для завтрака, я не знаю, чего ожидать. Часть меня надеется, что, возможно, все вчерашнее было просто каким-то ужасным сном или что он решит простить меня после хорошего ночного сна. Может быть, он даже присядет на край кровати, как он иногда делает, пока я ем, и объяснит, что я нашла в кабинете. Или, возможно, это тоже было частью сна. Это достаточно невероятно.

Достаточно одного взгляда на его лицо, когда он закрывает за собой дверь, чтобы понять, что это не так. Он не выглядит таким сердитым, как вчера, но и обычной приятной улыбки на его лице тоже нет, когда он входит в комнату. Его глаза не совсем встречаются с моими, и он ставит поднос с завтраком на туалетный столик вместо того, чтобы отнести его к кровати, поворачивается ко мне лицом, плотно сжав губы.

— Доброе утро, малышка, — натянуто говорит он, как будто ему от этого так же неловко, как мне от напряжения в воздухе. Или, может быть, это его способ скрыть свой гнев.

По какой-то причине эта последняя мысль заставляет меня скорее грустить, чем пугаться.

— Иди завтракать. — Александр тянется за тарелкой и стаканом апельсинового сока рядом с ней, и у меня возникает момент полнейшего замешательства. Я каждый день завтракаю в постели. Он приносит мне поднос, и я ем, пока он ходит за одеждой горничной, а затем я встаю и позволяю ему раздевать и наряжать меня…

У меня скручивает живот, когда я впервые осознаю, что я действительно начала зависеть от своего распорядка здесь. Каким бы нетрадиционным и странным это ни было, как бы сильно я ни знала, что должна сопротивляться этому на каждом шагу, это приносит мне некоторое утешение. Однообразие всего этого, то, как Александр изо дня в день повторяет одни и те же движения, было утешением, о котором я даже не подозревала, пока прямо в эту секунду оно не исчезло.

Раньше у меня был распорядок дня, строгий. Вставать в пять утра, без вопросов. Завтрак из яйца вкрутую и черного чая или иногда тоста с авокадо, если график был особенно напряженным, и я шла на свое первое занятие за день. Это расписание могло меняться от семестра к семестру, но дни не менялись, и я проходила их как по маслу, не пропуская ни одного занятия, ни одной практики. Я была беззаветно предана балету, который, как я считала, был великой любовью всей моей жизни, больше, чем когда-либо я могла быть предана любому мужчине. Возможно, мои ночи были непредсказуемыми и дикими, но мои дни посвящались науке.

Это было вырвано у меня внезапно, без предупреждения. И теперь я вижу, что каким бы пограничным в отношении и, безусловно, морально серым ни было обладание мной Александром и его поведение со мной, это также было источником стабильности, в которой я не понимала, как отчаянно нуждалась, до прямо сейчас, когда я наблюдаю, как она снова растворяется.

Когда Александр прищелкивает языком в мою сторону, его глаза сужаются от растущего раздражения, мои пальцы сжимают покрывало на кровати, и я пытаюсь не паниковать, когда понимаю, что он делает. Я понимаю это за секунду до того, как он наклоняется, ставя тарелку с моими обычными яйцами и блинчиками и стакан сока на пол и отступает.

— Итак, Анастасия, — говорит он, и мое сердце проваливается в желудок.

Я чувствую не отвращение или гнев, когда понимаю, что, когда он сказал, что вчера я потеряла его доверие, он будет обращаться со мной как с домашним животным, которым я должна быть, пока я не верну его обратно. Это внезапное, зияющее отчаяние, сделать именно это. Чтобы вернуть его. Чтобы вернуть стабильность и безопасность, о которых я не подозревала, он давал мне до этой секунды. Все остальные вещи, о которых я лежала в постели и думала прошлой ночью, понимая, что он, скорее всего, никогда не предложит мне и в любом случае не смог бы сделать этого на равных: любовь, товарищество, удовольствие, мгновенно исчезают перед лицом внезапной, сжимающей желудок неуверенности в том, где я с ним и что будет дальше.

— Анастасия.

Я быстро киваю, у меня пересыхает во рту, когда я быстро соскальзываю с кровати, моя шелковая пижама немного зацепилась за ковер, когда я мгновенно опускаюсь на колени в нескольких дюймах от него перед тарелкой, глядя на нее с внезапной тошнотой, которая заставляет меня задуматься, смогу ли я вообще есть.